Упражнения в стиле - страница 195

. Кено отмечает, что топология, или теория чисел родились отчасти из того, что некогда именовалось «увлекательной математикой», а высчитывание вероятностей было всего лишь «сборником забав». Слияние математики и литературы в деятельности УЛИПО неудивительно, если учесть, что Кено всегда интересовался «Королевой наук». Но этот интерес не является исключительно потребительским: в результате своих исследований Кено предлагает такие новые понятия, как «S-аддитивная последовательность» и «гиперпростые числа», он пишет целый ряд математических работ, часть которых публикуется в виде статей или отдельных брошюр: «О кинематике игр» (1935), «Место математики в классификации наук» (1948), «Бурбаки и математика завтрашнего дня» (1962), «Меккано, или матричный анализ языка» (1966).

К середине 60-х годов интерес Кено к формальным структурам ослабевает; параллельно его участие в деятельности УЛИПО утрачивает былую восторженность и продуктивность. Кено сожалеет о «недостаточности» коллективных экспериментов и несколько отстраняется от руководства цехом. В 1970 году, отвечая на вопрос анкеты «Думаете ли вы по-прежнему о собственной работе в рамках УЛИПО?», Кено категорично отвечает: «Откровенно говоря, нет». В очередной раз Кено осознает, что «движется по кругу», и стремится это движение прекратить. Рациональные игры с цифрами и буквами отходят на второй план, начинается последний период, отмеченный исключительно метафизическими поисками. Может показаться парадоксальным, что отречение Кено от католицизма в 1918 году открывает ему путь к восточной метафизике, путь, которым он с большей или меньшей уверенностью следует всю жизнь. Влияние обратившегося в ислам Рене Генона было поистине ключевым и определяющим для творчества Кено: он перечитывает все работы этого автора, а к некоторым (например, «Множественное состояние Бытия» и «Символизм Креста») обращается неоднократно. Кено продолжает испытывать это влияние и в период сюрреализма, и в разные периоды «ангажированности». В «Мертвом эссе», тексте 1926 года, отмеченном индуистской метафизикой и чтением «Веданты», Кено пишет о трех периодах жизни для использования «всех возможностей индивидуального характера» и главном, четвертом, где должны свершиться «возможности универсального порядка». Путешествие в Грецию оказалось для Кено знаком и предвестием вселенской гармонии, другой, более высокой реальности: «Я ничего не ждал [от Греции]; я вернулся оттуда другим»[94]. Другим вернулся из Греции и персонаж «Одилии» Ролан Трави, открывший для себя под «ничем не омрачаемым небом» неведомое ранее состояние возвышенности.

Многое в романах Кено объясняется поисками «Центра мира» (название еще одной книги Генона), света, гармонии, единства противоположностей, разрешения противоречий. Восточная метафизика является писателю «Альфой и Омегой», совокупностью воззрений, увековечивающих («отменяющих») время и раскрывающих «символ Слова». Кено пишет в «Дневнике», что «вступил на духовный путь летом 1935», и добавляет: «я пустился в путь с правильными принципами, думаю, благодаря Генону: ни визионерского экзотизма, ни стремления к фантастике и прочим тщеславностям». Многие персонажи Кено, подобно автору, «ищут мудрости», многие ее находят, что еще не гарантирует избавления от плотского «плоского существования»: обретает «индивидуальность» и «знание» Этьен Марсель в «Репейнике», приближаются к мудрости Ролан Трави из «Одилии» и Венсан Тюкден из «Последних дней», избавляется от «мрака ненависти» Леамо в «Лютой зиме». Знание, мудрость и терпимость — первая стадия восхождения к гармонии и универсальному; Кено вступает на этот путь, обобщая разнообразный духовный опыт: индуизм, конфуцианство, суфизм... В «Дневнике» он признается: «Все же моя религиозная восприимчивость (хотя плевать все хотели на мою религиозную восприимчивость) совершенно не христианская. Я — мусульманин»[95]. К этому духовному синкретизму, вероятно, следует отнести ветхозаветный «стиль» и «тематику» отдельных глав «Каменной глотки». В конце 30-х Кено открывает для себя еще несколько «главных книг»: «Тайная Индия» Брунтона, «Греческие скептики» Брошара и «Даосские анекдоты о Пирроне». Вместе с автором на путь «философского озарения» встают персонажи; некоторые, как, например, Пьеро («Мой друг Пьеро»), Валантен Брю («Воскресенье жизни») или Жак Л’Омон («Вдали от Рюэля»), сами того не ведая, выбирают принципы дао. В начале 40-х годов Кено возвращается к католицизму, молится и ходит в церковь. В 1950-м публикует «Маленькую портативную космогонию», которая дает своеобразное научно-философское толкование Бытия и пытается определить место и предназначение человека. Кено читает греческих мыслителей, Генона, Лао-цзы и продолжает искать: «Где Дао? Здесь. Здесь. И еще тут. А в этом мусоре? И тут тоже. / Искать божественное даже здесь. / Принятие реальности»