— В этом пункте не все сходятся, — миролюбиво заметил Сидролен. — Теперь специалисты считают, что доисторические люди не обязательно были троглодитами.
— Ишь, какой вы ученый!
— Да, я читал про это в газетах.
— Образование... ох, месье, вот видите, что значит образование! Выучишь что-нибудь в школе, выучишь с трудом, даже с большим трудом, а потом, двадцать лет спустя или даже раньше — куда что подевалось! — все изменилось, все наши знания развеялись в прах, так стоило ли стараться?! Вот почему я предпочитаю думать, нежели учиться.
— Пожалуй, пора идти, — сказал Сидролен.
И, прикрывая за собой дверь, добавил:
— Еще раз спасибо!
Оказавшись на улице, он зевнул, и его пробрала дрожь.
— По-моему, я схватил простуду, — сказал он вполголоса.
Дверь будки отворилась. Сторож крикнул:
— Что вы сказали?
— Пойду сварю себе грог, — крикнул в ответ Сидролен.
— Вы слишком много пьете! — крикнул сторож.
— Заткнитесь там! — крикнули на многих иностранных языках несостоявшиеся троглодиты — кто из автоприцепа, кто из палатки, а кто и из спального мешка, иначе говоря, из луж, где они мирно в спальных мешках плавали.
Сидролен с трудом перебрался через зловонную топь, отрезавшую будку сторожа от выхода с турбазы. Выйдя на тротуар, он зашагал быстрым шагом — но не настолько, однако, быстрым, чтобы не угодить под новый ливень. Подойдя к «Ковчегу», он забыл поглядеть, не испачкана ли перегородка свежими надписями. То и дело плюхаясь в грязь, он забрал одеяло и бутылку рома, брошенные под кустом, за которым он нес ночную вахту, но оставил на месте палку от метлы.
Его трясло все сильнее и сильнее. Благополучно одолев мостки, он проглотил множество порошков разного цвета, перемежая их глотками рома. Потом улегся в постель. На улице занимался весьма среднего качества рассвет.
Покончив со своей мессой и выйдя из церкви, аббат Рифент встретил поджидающего его герцога.
— Сейчас позавтракаем и тотчас же отправимся в путь, — сказал герцог тоном, не терпящим возражений.
Аббат взглянул на солнце — июльское солнце, уже довольно высоко поднявшееся над горизонтом.
— Вы боитесь жары? — спросил герцог. — Не беспокойтесь: там, куда я вас везу, будет прохладно. К столу!
— Какова сегодняшняя увеселительная программа? — спросил мимоходом Сфен у Пешедраля, который ретиво кинулся к столу.
— Будем прогуливать аббата, — ответил Пешедраль и нырнул в таверну.
— Надеюсь, не на моей спине, — вздохнул Стеф. — У меня нет никакого желания беседовать с аббатом: он такой отъявленный спорщик — спит и видит, как бы посадить вас в лужу.
— Ты всегда можешь сбросить его в эту самую лужу, — посоветовал Сфен.
Стеф щелк-и-смолк. Сфен чих-и-стих.
Младший конюх из таверны, никчемный бездельник, подвел и привязал рядом с ними хозяйского мула; мул был уже взнуздан. Как только парень ушел, Сфен сказал Стефу:
— Вот видишь, нечего было расстраиваться заранее!
— Кто тебе сказал, что этот мул не предназначен Пешедралю? А мне подсунут кюре.
— Слушай, ты мне действуешь на нервы! Принимай жизнь такой, какая она есть. А поскандалить всегда успеешь.
— Все равно меня тошнит при одной мысли о том, что на меня взгромоздится священник. Ох, вот уж не везет так не везет! Что ты хочешь, — не могу я смирить свой нрав, ты ведь меня знаешь.
Мул с восхищением внимал им, — сам он владел лишь несколькими словами на лимузенском диалекте и не хотел позориться перед столь блестящими знатоками классического лангдойля[*]. Обед, без сомнения, оказался чересчур обильным, ибо прошло не менее двух часов, прежде чем герцог, паж и аббат сели наконец в седло и — прощайте, милые друзья!
Проехав почти два лье, они спешились в чистом поле. Лошади и мул были поручены Пешедралю, который тут же развалился под деревом.
— Дальше мы пойдем пешком, — объявил герцог.
— А что это у вас в руках? — осведомился аббат.
— Фонарь.
— Фонарь — среди бела дня?
— Пока это мой маленький секрет.
Озадаченный аббат благоразумно воздержался от расспросов по поводу веревки, которую герцог также прихватил с собой.
Они шли через поля, через луга, через леса, через пустоши, через вересковые заросли. Аббат недовольно ворчал и, будучи мало расположенным к созерцанию природы, на все корки бранил Жан-Жака Руссо, крапиву и чертополох, а попутно обдирал ноги о камни, число которых возрастало с каждым туазом. Потом пришлось одолевать довольно крутой склон, и наконец запыхавшийся аббат Рифент догнал герцога возле какой-то расщелины в скале.
