— Меня частенько в этом упрекают, — сказал Сидролен.
— Ваша дочь, наверное. Та, что вышла замуж за гортранспортиста. Ну и как она, счастлива?
— Не знаю, я ее с тех пор не видел. Разве только издали.
— Вас не удивляет, что я так хорошо знаю ваше семейство?
— У меня еще две дочери.
— Не больно-то часто они вас навещают.
— Да так, время от времени.
Констатация этого факта как будто погрузила сторожа в раздумье.
Сидролен продолжал:
— Ну а как вам понравилась моя новая домотравительница?
— Да я ее почти и не видел. Разве только издали. И тогда я подумал...
Тут сторож запнулся.
Сидролен подбодрил его:
— Не бойтесь, говорите. Что же вы подумали?
Сторож с утомленным видом потряс головой:
— Я подумал...
— Ну-ну?
— Ах, месье, если бы вы знали, как это утомительно — думать! При вашем образе жизни вы — на мой взгляд — не должны слишком страдать от этой пытки, но я, месье, повторяю вам, я никогда не даю роздыха моему серому веществу, даже когда иду в санузел. Вы даже представить себе не можете... Какой вихрь мыслей!
— А сны вы видите? — спросил Сидролен.
— Никогда, месье. Этого я не могу себе позволить. Ведь нужно же мне когда-нибудь и отдыхать!
— А вот я вижу много снов, — сказал Сидролен. — Надо сказать, интересное это занятие — видеть сны.
— Не знаю. Ничего не могу сказать по этому поводу.
— Например, многосерийный сон. Встанешь утром, припомнишь его, а на следующую ночь он продолжается. Так что получается одна длинная сплошная история.
— Месье, я глух к вашим словам.
— И вот так я прожил во сне жизнь во времена Людовика Святого...
— Ах, этого... сына Бланки Кастильской...
— ...Людовика Одиннадцатого...
— ...с человеком в клетке...
— ...Людовика Тринадцатого...
— ...с тремя мушкетерами...
— ...Людовика Четырнадцатого...
— ...на гильотину!..
— ...нет-нет, пока я остановился лишь на первых заседаниях Учредительного Собрания. Если бы мне не вздумалось сегодня совершить эту ночную прогулку, я, быть может, доспался бы и до Четырнадцатого июля.
— Месье, во мне ваши речи ровно ничего не пробуждают.
— Хотите, я расскажу мой последний сон?
— Простите, если я извинюсь, но спрошу: не кажется ли вам неприличным рассказывать свои сны?
— Вот так же думает и моя домотравительница. Она, знаете ли, тоже думает.
— О месье, я не мешаю думать другим, если они, конечно, на это способны.
— Ну так как же... насчет моей домотравительницы?
— Поскольку вы настаиваете, месье, то вот что я подумал, и подумал в вопросительной форме (не знаю, в курсе ли вы, месье, но мысль может быть и вопросительной), — так вот, я подумал: где это он ее выкопал, эту особу?
— Да на тротуаре, который вел от Бретани к Занзибару, а то и в Республику Козерога.
— Весьма дальние края. Если я правильно понял...
— Вы правильно поняли.
— ...то вы совершили доброе дело.
— И оно длится уже целые сутки.
— Поживем — увидим.
Сторож вытряхнул пепел из трубки на пол и добавил:
— Эту поговорку не я придумал, но она ясно выражает то, что хочет выразить.
Сидролен поглядел в окно.
— Дождь-то кончился, — сказал он. — Пойду к себе. Спасибо за гостеприимство.
— Не за что, — ответил сторож, вновь набивая трубку. — Простите, если я извинюсь, но, может быть, вы позволите мне не провожать вас?
— Позволю, — сказал Сидролен, вставая.
Открыв дверь, он оглядел землю, превратившуюся в сплошную топь, и сказал сторожу:
— Ваши клиенты небось вымокли, как собаки.
— Им это нравится, — ответил сторож, запаляя табак, набитый в трубку, сделанную из верескового корня, добытого в Сен-Клод, расположенном в горном массиве Юрá при слиянии Такона и Бьенны, впадающей в Эн.
— Вы думаете? — рассеянно спросил Сидролен.
— Я часто думал (надеюсь, месье, вы признаете, что я не употребляю глагол «думать» кстати и некстати), — так вот, я часто думал, говорю я, что если бы им не нравилась непогода в тех или иных ее проявлениях, будь то грозы или засуха, ливни или сирокко, мороз или жара, словом, если бы они, продолжаю я, не любили все это, то наверняка устраивали бы свои турбазы где-нибудь в пещерах, которые природа как будто специально создала для этих целей, поскольку они нашли бы там себе убежище, где поддерживается, что зимой, что летом, не говоря уж о промежуточных периодах вроде весны или осени, — итак, где поддерживается, заканчиваю я, в высшей степени ровная температура, чем мудро пользовались наши доисторические предки, которые, как известно каждому и наверняка известно вам, месье, — итак, которые, стало быть, сделали пещеры своим излюбленным местом жительства.
