– Это уже не храмовый танец. Это нечто другое. Эта женщина не заставляет думать о Боге, о молитве. Она заставляет забыть о Боге. Она вызывает желание. Плотское желание.
– А разве дэвадаси, танцующие в вашем храме не вызывают желание? – возразил Шано, проявляя неуважение и даже определенную дерзость. – Насколько я знаю, они делают это столь искусно, что некоторые именитые и знатные посетители потом уединяются с ними, чтобы разделить ложе.
– Они для этого предназначены, они имеют на это право. У этой женщины такого права нет. Это первое. Второе – это не храмовый танец. А поскольку это не храмовый танец, значит, это представление, которому не место в храме.
– Но у нее благородная цель, – сказал Шано, – мы восстанавливаем храм, к которому заросли дороги.
– Цель не должна оправдывать средство, – возразил настоятель. – Я требую, чтобы это прекратилось.
– Но вы сами прислали ее сюда.
– В качестве монахини. Пусть таковой и остается. Никаких танцев. В противном случае, я буду вынужден написать в Храмовый Совет. И тогда вас закроют. А, если она хочет танцевать, пусть танцует на праздниках, на рыночных площадях. Ты меня понял? Да, вот еще что, я слышал, что она из знатного рода. Смотри, рано или поздно это выплывет, у тебя могут быть неприятности.
– Я вас понял, благодарю за предупреждение.
– Прощай!
– Не останетесь на ужин?
– Я не голоден.
Проводив до ворот настоятеля храма Луны, Шано пошел на кухню, где за общим столом сидели Зинат с мальчиком и супруги, работающие в храме, Рамдин и Рита.
Монах сел за стол и с мрачным видом стал ковыряться в плошке с рисом, которую поставила перед ним Рита.
– Что случилось, святой отец, – спросил Зинат.
– Он требует, чтобы ты не танцевала.
– Но люди идут сюда из-за моих танцев.
– Да, это так. И я тебе благодарен.
– Он имеет право требовать?
– Нет, но он напишет в Храмовый Совет, и нас закроют.
– Хорошо, – кротко сказал Зинат, – я не буду танцевать. Отдохну, больше времени буду уделять сыну. Да, малыш? – она сделала ребенку козу, но тот цепко ухватил ее за пальцы.
– И пора бы уже нам дать имя ребенку, – сердито сказал настоятель.
– Вы правы. Есть у меня одно имя на примете, но боюсь, моему мужу это имя не понравится.
– Послушай, – рассердился вконец настоятель, – о каком муже ты толкуешь, когда ты монахиня?
– Разве это необратимо, – спросила Зинат.
– Обратимо, – смягчился настоятель, – ты всегда можешь вернуться к мирской жизни, а я ухожу спать. Утро … как ты там говоришь?
– Утро вечера мудренее.
– Вот, вот. Закройте все. Вы двое здесь ночуете, или пойдете домой?
– Да, святой отец.
– Что да?
– Здесь останемся.
– Очень хорошо.
Монах встал, недоев свой ужин. Прежде чем лечь, он вошел в храм, потушил все лампады. У статуи Будды и изображений Шивы они должны были гореть постоянно, но он боялся пожара и гасил их на ночь. После этого он пошел в свою комнату, лег и долго ворочался, пытаясь заснуть. В этом храме была вся его жизнь. Она долго едва теплилась, пока не появилась эта загадочная танцовщица. Требования настоятеля было справедливым, он нарушал традицию. Танец Зинат был действительно представлением, а не обрядом. С этим нельзя было спорить, но он привлекал людей. И эти люди не будут приходить, если она перестанет танцевать. С этими мыслями Шано забылся тяжелым сном.
Всю ночь он спорил с настоятелем храма Луны, доказывая, что в танцах Зинат нет ничего предосудительного. Во всяком случае, они не менее предосудительны, чем танцы дэвадасы и культ линга. За их спором наблюдали, не вмешиваясь, Будда и верховный Бог Шива. Но по их лицам нельзя было понять их отношения к происходящему и на чьей стороне их симпатии.
Под утро начался дождь и шел без перерыва всю неделю. Единственную дорогу к храму развезло, проехать было нельзя, и настоятель получил отсрочку в принятии решения. Со стороны джунглей они никого не ждали. И напрасно. Поскольку именно оттуда в храм пришел человек. Он появился на ступенях храма, отделившись от дождевых струй, словно, был богом дождя. Монах в это время сидел перед статуей Будды и мысленно спрашивал его совета. Со спины повеяло холодом. Он прервал свой транс, обернулся и увидел незнакомца. В лице посетителя читалось благородство, однако его дорогая одежда, знавала лучшие времена.
