– Терпи, сейчас она согреется от твоего жара, и тебе полегчает.
Через несколько минут Егор подтвердил:
– В самом деле, мне лучше.
– Снимай, – приказал Али.
Егор послушно стянул рубаху. Али вновь смочил ее и отжал.
– Надевай.
Егор подчинился. Подождав немного, Али потрогал лоб больного.
– По-моему жар мы сняли.
– Мне гораздо лучше, – сказал Егор, – ты молодец. А я этого не знал. Давай вино, допью, а то оно закипит скоро.
Он осушил чашу с горячим вином, вытер пот, обильно выступивший на лице.
– Теперь мне понадобится твоя помощь, Лукман[16]. Сам не справлюсь. Летом я бы трав насобирал целебных. Но сейчас зима. Поэтому будем жечь каленым железом.
– В каком смысле? – спросил Али.
– В самом что ни на есть прямом. – ответил Егор.
Он извлек кинжал из ножен и протянул Али.
– Положи клинок острием в угли.
Он стал разматывать повязку. Открыв рану на предплечье, он поясным ремнем притянул руку к телу.
– Как только клинок нагреется до красна, возьми его и что есть силы прижми к ране.
– Ты с ума сошел. Я не смогу этого сделать. Вообще этого не нужно делать. Завтра я найду лекаря.
– Я сам не смогу, – сказал Егор, – надо прижать. А я не смогу от боли. Я тебя слушал, теперь ты меня послушай. Я буду сидеть здесь. Если сознание потеряю, то мне падать будет не больно.
– Зато мне будет больно, – проворчал Али, – еще неизвестно, кто из нас раньше сознание потеряет.
– Приступай. И быстрее, чтобы не остыл, – твердо сказал Егор.
Али сделал глубокий вдох и выдох, схватил кинжал и бросился к другу. Поверхность раны зашипела, запахло горелым мясом, а Егор, издав короткий стон, упал на лежанку. Али почувствовал дурноту и поспешил на свежий воздух. Оставив дверь сторожки открытой, он стоял под луной до тех пор, пока не услышал:
– Дверь закрой, хату выстудишь.
Али вернулся.
– Дай мне еще вина, – попросил Егор.
Он пришел в себя и сидел на лежанке. Али наполнил чашу и подал ему.
Он осушил чашу и вернул Али.
– Ты себе-то оставил вина?
– Оставил, не волнуйся. Ложись, спи.
– Поговорим, потом лягу. Со мной дело было просто, нарвался на монголов. Может быть, и обошлось бы, но старший сказал, что он нас русских резал. Я не стерпел. Положил их всех. А у тебя что было, за что взяли, почему выпустили?
– Как плечо, – спросил Али, – болит? Спи лучше, завтра поговорим.
– То-то и оно, что болит. Все одно не засну. И так цельный день в забытьи провел. Как ты понял, что я здесь?
– Наугад пришел, хотя нет, Муса сказал, что ты на охоту собирался. И все- таки постарайся уснуть, пока жар вновь не начался.
– Ладно, – сказал Егор, лег и тут же впал в беспамятство.
Али добавил дров в печь, лег на соседнюю лежанку и закрыл глаза. Иногда ему удавалось заснуть, если можно назвать сном забытье, в которое он иногда проваливался. В одном из таких провалов, ему приснилась Мелек-хатун, он все еще пытался убедить ее дать согласие на новый брак, хотя и понимал, что в этом уже нет никакого смысла.
Разбудил его треск поленьев. Али с трудом разлепил глаза и сел. Мощная фигура Егорки нависала над печкой.
– Ты что уже выздоровел? – спросил Али.
– Рука болит, но мне лучше, – ответил Егор.
– Давай, я займусь печкой.
– Ничего, я уже все сделал. Лежи пока. Отдыхай. Где ты был все это время?
– Как обычно, в тюряге. Ханша проявила твердость и не дала, а хан, как и обещал, запер меня в своем подвале. Он еще намекал, что может меня обезглавить, если я не склоню ханшу к согласию. Но вышло так, что его самого обезглавили монголы, а его жена распорядилась меня выпустить.
– Я с самого начала был о ней высокого мнения.
– Почему? Она не давала повода.
– Не знаю. Интуиция. Человек, имеющий принципы скорее порядочен. Но что все это значит, что произошло?
– Уверенности у меня нет, но представляется следующее. Евнух сказал мне на прощание, что хан сватался к дочери монгольского нойона. Видимо, он решил так поступить, чтобы упрочить свое положение, породниться, так сказать, с неприятелем, со всеми вытекающими отсюда гарантиями. Мне сразу вспомнился Джалал-ад-Дин, потребовавший от жены Узбека свидетельство о разводе. В нашем случае возможно нойон тоже потребовал официального согласия жены хана. Может быть, нойон тоже был принципиален. Не получив согласия, он отрубил жениху голову. Но это слишком сложно, скорее всего он просто издевался над покоренным ханом. Они это любят. Монголы ни во что не ставят порабощенных владык. Цари, шахи, эмиры влачат у их шатров рабское существование. Самый простой монгол всегда выше по положению любого вельможи из местной знати. Я рассказывал тебе о Теркен-хатун. Ладно, что мы будем делать? Судьба вновь повернулась к нам боком, если не сказать хуже.
