– Бес, ты плачешь? – в изумлении заметил Али.
– Я плачу? Ну что ты. Мне это даже как-то не к лицу. Это все лук. Ты сам только что ревел в три ручья.
– Так что тебя возмущает, бес? То, что Сократ предпочел смерть убеждениям?
– Да, – вскричал Иблис, – и еще то, что эта жертва оказалась напрасной. Его лучший и любимый ученик Платон, спустя тридцать лет предал своего учителя, прописав в своем «Государстве» законы, нарушение которых каралось смертной казнью. То есть величайшая несправедливость, свершившаяся в отношении его учителя, под его пером превратилась в закон. И ради чего погиб Сократ? Я не могу этого понять.
– Если позволишь, я могу привести другое объяснение со слов моего отсутствующего друга Егора, который говорил со слов другого человека, греческого философа, с которым он был закован в цепи. Иснад[32] у нас получается, прямо как в мусульманской устной традиции.
– Да мне все равно в какой традиции, – сказал Иблис, – говори уже.
– Только надо горло промочить.
– А ты здоров выпивать, – одобрительно сказал Иблис, – не ожидал от тебя.
– Спасибо, конечно, за сомнительный комплимент. Наливай, чего ждешь. И мяса горячего принеси. Остыло уже все.
– Ладно, принесу. Только ты не очень-то командуй. Я не нанялся в услуги.
– Прости, я могу сам похлопотать, – сказал Али, вставая с ковра, при этом его здорово качнуло.
– Ладно, сиди уже, – ворчливо сказал Иблис. – Так чего там, твой дружок толковал со слов другого человека?
– Сократ счел определенным благом смертный приговор в 70 лет.
«Это наилучший выход для меня, – сказал он, – чего ради я должен бежать. Что меня ждет в изгнании – старость, да болезни. Не лучше ли умереть и остаться в вашей памяти, – дееспособным. И чего вы плачете, – увещевал он друзей, – разве вы не знаете, что человеку с самого рождения назначена смерть. Так, что же особенного происходит сейчас, такого трагического? «Но тебя, учитель, осудили несправедливо», – сказал ему один из учеников.
– Это был Апполодор, – сказал Иблис.
«А тебе было бы легче, если меня осудили справедливо? – возразил ему Сократ.
– Но если ты там был, ты должен все это знать, – заметил Али. – Зачем я тебе рассказываю.
– Как только посчитали камни, я сразу же ушел. От возмущения. Улетел, исчез, одним словом.
– Странный ты демон, – сказал Али, – вроде как, радоваться должен, что несправедливость свершилась, а ты возмущаешься, плачешь.
– Я же сказал, что это от лука, к тому же я сентиментален.
– Но с тобой интереснее, чем с Назаром, – заметил Али.
– Так и я об этом, – обрадовался Иблис. – Я радуюсь, когда несправедливость мною задумана, а не вами. И вообще. Вы люди слишком примитивно все себе представляете. Мол, украл, выпил, пожалуй, в ад за грехи твои. Нет, не так. Богатство неправедное, грех твой, алчность, предательство, долго тебе прибыль может приносить. За деньги большой дом себе построишь. Самую красивую девушку в жены возьмешь, и детей она тебе родит. Но вот эти дети, спустя много лет, твою старость в ад и превратят. Возмездие и есть человеческий ад. Каждому воздастся по делам его. И в этом я принимаю самое, что ни на есть, деятельное участие. Все виновные в смерти Сократа плохо кончили. То же произошло и с убийцами Цезаря.
– Так ты не демон, а ревнитель справедливости, – заметил Али.
– Я тебе об этом и толкую.
– А как же джаханам[33], с котлами полными кипящей смолы. Разве всего этого нет?
– А разве, когда тебя зароют в землю, где тебя будут глодать черви – это будет лучше кипящей смолы? – спросил Иблис.
– Это на любителя, – ответил Али.
– Причем зароют всех, и грешника, и праведника, – заметил Иблис.
– Хорошо, хорошо, – остановил его Али, – давай уже сменим тему. Я все понял. За столом все-таки сидим. Снимай мясо уже. Сейчас кувшин растает. Уже вон из боку живительная влага сочится.
– И как это ты меня так заговорил, – вдруг воскликнул Иблис, – мы же должны быть на одном важном мероприятии. А вместо этого сидим и пьем водку. Напоил меня, сроду столько водки не выпивал. А годков-то мне, знаешь сколько, немерено. Кебаб ему, понимаешь, готовлю. Эх ты, хитрец. Так все, этот кувшин допиваем и уходим.
