– Куда уходим-то? Что тебе на месте не сидится?
– Давай, давай, – заторопил Иблис, – еще под одной. Как говорит твой урус, – на посошок, и вперед.
Выпили на дорожку, и пошли, покачиваясь, вдоль речки. Их разгоряченные лица обвевал прохладный ветерок. Беседка исчезла, ковры свернулись. Костер еще дымился, но вертела уже не было, когда Али с сожалением обернулся, чтобы посмотреть на место трапезы.
– Надо было залить угли водой, – сказал Али, – как бы пожара не случилось.
– Ничего, сейчас дождь пойдет, – ответил Иблис, и, действительно, стал накрапывать дождь, который вскоре перешел в ливень. Сверкнула молния, донесся гром.
– Но рай-то есть, – крикнул Али зачем-то, – я там был.
– Не ори, не глухой, – сказал Иблис.
Он шел рядом, приняв обычное бесовское обличие, каким его рисуют живописцы – зеленоватый, покрытый шерстью, хвостом он сбивал одуванчики, пока за них еще не взялся ливень. В общем, вид у него был самый омерзительный. Но Али почему-то было все равно. Привык, наверное.
– Был, так был. Нечем хвастать. Я тоже был, до поры до времени.
– Так куда все-таки идем? – перекрывая шум дождя, крикнул Али.
Иблис потер остроконечное ухо, заросшее волосами.
– Здесь деревня недалеко. Там судят девушку за прелюбодеяние. Думаю, побьют камнями. Надо, чтобы ты вмешался.
– А я-то здесь причем? – сказал Али. – Если прелюбодеяние доказано, значит побьют. Закон суров, но он закон.
– Дело в том, что девица малость не в себе, работала в поле, устала, прилегла и сомлела. Ну и кто-то овладел ею спящей. Недалекая она. Надо помочь.
– Тебе-то что за дело до нее?
– Этот кто-то был я, – глухо сказал Иблис. – А мне нельзя этого. Ну, ты понимаешь. Если Он узнает, мне несдобровать.
– Так радуйся, соблазнил девицу.
– Не могу радоваться. Все было не по правилам. Не соблазнял я ее, шел мимо. Она во сне страстно желала мужчину. Я проявил слабость.
– Надеюсь, ты был не в этом образе?
– Ну что ты, нет, конечно. Я был писаным красавцем.
– Так чего ты от меня хочешь?
– Ты должен вмешаться, участвовать в судебном заседании, правосудие должно восторжествовать. Ее необходимо оправдать. Очень прошу.
– Ушам своим не верю, – воскликнул Али, – а где твое сатанинское войско? Где все эти джины, дэвы, ифриты. Разнесите к чертовой матери этот суд.
– Сказано, нельзя. Я тебя как человека прошу, помоги.
– А ты мне поможешь из пещеры выбраться?
– Нет, не помогу. Нельзя мне.
– А чего ради тогда я должен тебе помогать.
– Да не мне ты должен помогать, а невинной девушке. Правда, справедливости ради надо сказать, что не такой уж она была невинной.
– Кто вас застукал? – деловито спросил Али, чей профессионализм и человечность, взяли верх над рациональностью. – Обвинению надо предоставить четырех свидетелей прелюбодеяния. Можешь их запугать, они откажутся от обвинения.
– Нас имам застукал, – сознался Иблис, – он сам на эту девицу поглядывал. Видимо, за этим и в поле пришел. На ее делянку. И на тебе. Сразу побежал в суд.
– А кто меня в суде слушать станет в таком виде? – спросил Али. – От меня водкой разит на фарсанг.
– Об этом я позабочусь.
– А ливень зачем ты подстроил, чтобы я протрезвел? На кого теперь я буду похож в суде, на мокрую курицу?
– Мне, конечно, приятно, что ты так высоко ценишь мои способности. Но дождь – это не я. Ветер, там бурю – это еще можно.
Словно в доказательство Иблис набрал воздуха и надул щеки. Но Али сказал:
– Нет.
– Ладно, – покладисто молвил Иблис, – мы все равно уже пришли.
Глазам Али открылась небольшая сельская мечеть перед входом, в которую собралось некоторое количество народу. Под навесом на ступенях восседал судья, он же имам местной общины, он же главный обвинитель. Рядом примостился секретарь. В центре напротив стояла женщина в чадре. И вокруг около десятка бездельников, которые, бросив свои дела, пришли поглазеть послушать, а потом забить камнями несчастную женщину.
– Тебе, значит, нельзя в мечеть, а мне, пьяному, можно, – сказал Али, но ворчал он скорее по инерции, ибо уже чувствовал в себе профессиональный азарт.
– Ладно, ты же внутрь не будешь заходить, – возразил Иблис. – Все, иди, дальше мне нельзя. Я здесь подожду.
