М. В. Дмитриев в связи с этим пишет: «Когда интересы церкви, интересы Рима и католицизма приходили в противоречие с интересами польско-литовского государства и его господствующего класса, то приоритет всегда отдавался именно государственным, классовым интересам, а не интересам Римского папы и католицизма. Поэтому было бы очень наивно представлять польского короля и его правительство в виде религиозных фанатиков, слепых исполнителей замыслов папской курии, в том числе и в делах веры.
<…> Различия в методах и средствах религиозной политики папства на Востоке объясняются, прежде всего, различием в масштабах религиозной деятельности между королевской властью и папством. Религиозная политика короля ограничивалась пределами Речи Посполитой и территорией нескольких ближайших государств и была подчинена решению чисто политических задач.
Политика Рима охватывала, без преувеличения, весь тогдашний мир. Причем основной политической задачей было всегда достижение чисто религиозной цели – глобального торжества католицизма. Здесь, наоборот – политика выступает как средство, а религия (католицизм) как конечная цель и объясняется ролью папы, как главы исключительно католического мира, вне которого невозможно существование самого папства»[247].
В подтверждение своего тезиса М. В. Дмитриев приводит следующие примеры.
«В 1632-ом году королем Владиславом Четвертым были утверждены так называемые «Статьи успокоения народа русского». Это было очень сложное время для польско-литовского католического государства. <…> Внутри кризис между православной и католической ее частями достиг, казалось, предела. Необходимо было любыми средствами как-то разрядить внутриполитическую обстановку. Это было тем более необходимо, что при полном безденежье казны и, следовательно, невозможности набрать на Западе наемные войска для предстоящего похода польской армии к Смоленску единственной массовой боеспособной силой (притом дешевой) в составе польской армии оставались украинские казаки. Без их участия в войне с Россией исход похода под Смоленск мог оказаться под вопросом, а с ним и судьба самой войны. <…> Король в этих условиях был вынужден пойти на крайнюю меру: в “Статьях успокоения народа русского” провозглашалось признание православной метрополии с центром в Киеве и передача православным епархий: Луцкой, Перемышльской и вновь созданной Мстиславской (она была выделена из состава Полоцкого униатского архиепископства). Польский сейм должен был создать комиссию для распределения между православными и униатами церковных владений в других епархиях. Это была со стороны короля необходимая мера, получившая поддержку среди польских сенаторов и правительства. Она обеспечила главное – нормализацию обстановки внутри страны и мобилизацию сил для военных действий во вне»[248].
«Единственной силой, выступившей против такой политики, оказался Рим. Через своего нунция а Варшаве Висконти папа решительно протестовал и требовал отмены “Статей…”, указывая на их несовместимость с главной целью – максимальным усилением католицизма. И никакие уговоры, ни посылка в Рим посольства специально по этому вопросу (посольство, кстати, возглавлял влиятельный католический прелат), ни ссылки на жизненные интересы польского католического государства не смогли изменить позиции папской курии. Там, где интересы государства сталкивались с интересами церкви и католической веры – государство, по мнению папы, должно было уступить в пользу веры»[249].
Польская католическая церковь была не в восторге от принятия унии в 1596 г. Хотя эту меру поддержал папа. Уния необходима была, прежде всего, государству для большей консолидации общества. «С возникновением на православном Востоке новой церковной организации надежды на быстрое окатоличивание со всеми вытекающими из этого благоприятными для польской католической церкви последствиями, исчезли. Параллельная церковная структура Греко-католическая (униатская) церковь подчинялась непосредственно Риму, а не примасу Польши и заполняла церковные вакансии своими собственными ставленниками, а не католическими епископами. Правда, впоследствии представители польских шляхетских фамилий, привлеченные богатыми “хлебами духовными”, тоже стали переходить в унию, занимая все более высокие посты в униатской церковной иерархии, но ведь польская католическая церковь от этого ничего не выигрывала! А тут еще приходилось бороться за оставшиеся православные души со своими греко-католическими конкурентами!
