Обладая каждая внутренним единством, области значительно рознились между собой по уровню экономического, политического и культурного развития»[252].
«Единство интересов всех групп господствующего класса редко совпадало. Шляхта отдельных областей Польши: Малой Польши, Великой Польши, Мазовии, Куявии чаще всего отстаивала на собраниях сейма свои местные интересы, предпочитая их общегосударственным»[253].
Как мы знаем, позицию сеймовых послов на Сейме в Варшаве определяла на местных сеймиках шляхта региона. Большое влияние на ее позицию оказывали местные магнаты. Разные регионы Речи Посполитой контролировали различные магнатские фамилии. Среди малопольских магнатов известны: Тарновские, Мельштынские, Ярославские, Курозвенцкие, Олесницкие, Кмиты и Тенчинские; из великопольских: Гурки, Шамотульские, Чарнковские, Остророги; из Королевской Пруссии: Бажинские[254]; из Литвы Радзивиллы и Сапеги; из Украины: Вишневецкие, Замойские, Конецпольские, Збаражские, Заславские, Потоцкие, Корецкие, Калиновские и др. Между магнатами отношения тем более были не мирными, например, имела место конкуренция за занятие административных должностей в государстве (соответственно, возможность сбора налогов с территорий), и т. д. Борьба между ними подчас разворачивалась нешуточная.
Отсутствие единства между шляхетством разных частей Речи Посполитой проявилось и во время войны на Украине в 1648–1654 гг. По поводу сбора посполитого рушения в 1649 г. новоизбранным королем Яном-Казимиром у Н. И. Костомарова читаем: «Наконец решили, что посполитое рушение необходимо, однако не изо всей Польши. Король находил, что западную полосу королевства нельзя совершенно лишить обороны и потому положил, что с пространства Великой Польши от Балтийского моря до Кракова не следует созывать посполитого рушения. Таким образом, для призыва шляхты из остальных воеводств Речи Посполитой, король выдал третьи вици (оповещение. – Б. Д.).
Король после того, в течение пятнадцати дней, дожидался в Люблине прибытия войска; но не только посполитое рушение – само регулярное войско и надворные команды панов сходились медленно.
Подати, положенные на уплату жалованья войску, платились неисправно; иные воеводства внесли только часть того, что приходилось на их долю, а другие ничего не внесли; таким образом, войско не было удовлетворено как следует, и это, по замечанию современников, было причиной нескорого сбора войска. Как ни побуждал король полковников и ротмистров поторопиться – они отговаривались неполучением жалованья, следуемого их отрядам. <…>
Посполитое рушение собиралось медленно. Эта медленность казалась тем непростительнее, что уже давно оповещено было всем быть наготове. Шляхтичи сходились на сеймики, толковали, сбирались, шли как будто в путешествие. Только ополчения воеводств русского (Червонной Руси), волынского и бельзского (часть Червонной Руси и Польши) приходили скорее в войско, потому что они на опыте изведали, что такое казаки; но и те не знали военных оборотов и при первом случае могли побежать»[255].
У Костомарова же мы находим и описание совета в коронном войске перед битвой под Пилявцами: «Правда, – сказал на такую речь Добеслав Цехлинский, каштелян чеховский, – нам следует советом, а не оружием, отклонить и сокрушить замыслы мятежников, дать им время одуматься, а висящий над головами их меч доведет их до отчаяния; потеряв надежду на прощение они станут упорнее.
Такому мнению последовали паны, изгнанные из украинских имений: они страшились потерять эти имения навсегда, если восстание усилится.
Не таких мыслей был воинственный Вишневецкий.
И я бы согласился с вами, – говорил он, – если бы у козацкой сволочи было столько же совести, сколько дара красноречия у тех, которые только что передо мной говорили. Но неужели мятежники удовольствуются нашими несчастиями и нашей кровью? Да это просто мечта, а не рассуждение! Уверяю вас, начатое дело может окончиться только погибелью одного из неприятелей. <…>
Сторону Вишневецкого поддерживали такие же рубаки, как и он, такие же ненавистники и гонители племени русского. <…>
