Девушка неуверенно перевела взгляд на Андрея, пользуясь тем, что он не смотрит в ее сторону. Все в ним было прежним, родным и знакомым. Произошедшее с ними не укладывалось у Милы в голове. Она же любит его, любит по-прежнему! Эти красивые точеные черты, аристократический нос, холодную полуулыбку, темные глаза. Его взгляд, его голос. Она по-прежнему находилась под действием чар его очарования.
Перемены, сделавшие его другим, происходили откуда-то изнутри. Одновременно со всеми своими прежними восторгами, Мила вдруг остро ощутила что-то чужое и холодное, смотревшее на нее глазами ее супруга.
У них больше нет ничего общего.
Дом, дочь, семья, обязательства — это не то. Их души больше не связаны прозрачными невесомыми нитями. А когда были связаны, когда? Ей хотелось так думать. Она убеждала себя, что он никуда от нее не денется, что она достаточно крепко пристегнула его к себе. Это изначально был обман.
А как же тот вечер, когда здесь было шумно и накурено, когда Андрей привел ее сюда в первый раз? Когда они говорили на кухне и пили чай, источавший сладкий запах волшебства.
— Скажи… — тихо проговорила девушка, притворяться она порядочно устала, — скажи мне… ты спал с ней?
Андрей встрепенулся, сначала не понял, о чем она говорит.
— Нет, — отрезал он.
— Ты врешь! — Мила вскочила с места. Ее удивляло то, что эта правда по-прежнему режет ей сердце, как в первый раз.
— Нет, Люся.
Давненько он не называл ее так! Впрочем, эмоции были в это сокращение вложены совсем иные, не то, что прежде.
— Ты понимаешь, что после первой лжи я уже не смогу тебе верить? — спросила Мила, — да. Я не могу тебе верить. Даже если ты говоришь правду.
Она тяжело вздохнула, ее душили слезы, и все внутри у нее разрывалось от отчаяния. Ей казалось, что она низвергнута в ад. Каждая минута пребывания здесь равна сотне раскаленных ножей, вонзенных в мягкую беспомощную плоть.
Мила выбежала в коридор и посмотрела на свои руки. Они были красными от крови. Девушка испуганно попыталась вытереть их о брюки, но заметила, что они испачканы тоже.
Все начиналось снова.
Из зеркала на дверце шкафа на нее смотрело ее отражение. Цвет выпученных обезумивших глаз как будто стал ярче, источая пугающее потустороннее сияние, оттененный багряными кровавыми разводами слез.
«Нет… нет… нет…» — взмолилась Мила, пряча лицо в грязных ладонях. Сейчас она молилась только о том, чтобы все это быстрее закончилось. Все ее естество сейчас наполняла невыносимая боль. Еще немного — и она не справится, просто не выдержит.
Корчась в агониях своих кровавых видений Мила вдруг вспомнила стихотворение, которое написала, когда испытывала что-то подобное в прошлый раз.
Люцифер… отзови своих слуг,
Мне не выдержать всех мучений.
Я узнаю в лицах демонов близких своих
И для них моя боль развлечение.
Там было еще несколько четверостиший, но девушка не запомнила их наизусть, а тетрадку, где она написала это, сожгла мать. Сожгла, когда прочитала. С тех пор Мила держала все свои стихи в голове, не вела дневников и не делала никаких записей.
— Люся?! — в прихожую заглянул Андрей.
— Я ухожу… — слабым голосом произнесла она, стараясь заставить его звучать как можно более непринужденно. Он не должен ничего заметить. Иначе он просто засунет ее в сумасшедший дом. И ничего не помешает ему развлекаться с его Наташей! А ее будут пичкать лекарствами, и превращать в зомби.
Мила дрожащими руками стала натягивать обувь. Главное не оставить на ней кровавых разводов, или на полу. И не смотреть на него, иначе он увидит эти ужасные кровавые слезы.
— Люся, одумайся! — взмолился Андрей, — куда ты пойдешь!?
— К матери, — соврала девушка.
Она отвернулась и стала застегивать пальто.
— Дай мне денег, — потребовала она.
— Зачем?
— Дай мне денег!!! — закричала Мила, — почему ты не можешь исполнить такую простую просьбу? — она тут же испугалась, что выдаст себя и добавила тише, — на проезд.
Андрей сдался.
— Делай ты, что хочешь, — бросила она, уходя.
Ее шатало, ноги подкашивались, и все перед глазами плыло, но она все равно упрямо шла через ночь и снег. Ветер развевал ее волосы, в свете фонарей они казались огненными. Встречные люди шарахались от Милы, как от прокаженной. Впрочем, в такие мгновение она действительно казалась себе прокаженной.
