Толковый мужик, оказывается, Квочкин, а я думал, он только глоткой работать умеет...
В бассейн, как обнаружилось, не легко попасть человеку, который пришел без плавок, резиновой шапочки и справки от врача. Но деньги решили проблему и под честное слово, что в бассейн я нагишом не сигану, а пойду париться, контролер махнул рукой. В сауне тоже был водоем с большое корыто и с ледяной водой, им я и удовольствовался, потом посидел в парилке, отдохнул и спросил массажиста. Пришел какой-то мужик и вяло сообщил, что массаж - хорошо оплачиваемое удовольствие.
- А где Горчицын? - спросил я.
- В женском отделении, - ответил мужик.
- Нельзя его пригласить?
- Нельзя.
- Почему?
- Его сюда не пускают для его же безопасности, - сказал мужик. - Да и вы, если из его подружек, лучше шли бы своей дорогой и нормальных людей не смущали.
Вот и ответ, почему Поглощаев пошел с Горчицыным в Сандуны, - подумал я, а мужику сказал:
- Нет, я не из подружек Горчицына. Я - частный сыщик, занимаюсь одним убийством. Как бы вы могли охарактеризовать вашего коллегу?
- Я держусь подальше от этого бабника.
- Почему?
- Он мне противен.
- Вам бы с ним местами поменяться: его - в мужское отделение, а вас - в женское.
Он, наконец, засмеялся:
- Это точно!
- Скажите, последние два месяца Горчицын вел себя, как обычно? Может быть, стал нервным, озлобленным, дичился всех?
- Что-то подобное замечалось, - сказал массажист. Клиентки, слышал, жаловались: договариваемся, приходим, а его нет.
- А не приходил ли к нему такой, знаете?.. - я, как смог, описал Поглощаева.
- Нет.
- А иностранец? - Я представил ему Шекельграббера.
- Был.
- Один?
- И один, и с женой. Наверное, бисексуал.
- Не ругались?
- Скорее наоборот. Выпивали в каморке Горчицына. Потом он его бабу массажировал.
Мы проговорили в таком духе еще минут двадцать: подозрений много, конкретики - кот наплакал, и расстались...
Больше всего мне не нравилось, что я прыгаю от одного подозреваемого к другому и никак не могу зацепиться за кого-то наверняка. И все эти прыжки могли оказаться в стороны, а не по прямой, или - чего уж хуже - в пропасть с уступа на уступ. Чтобы идти наверняка вверх, следовало докопаться до причины, которая стоила жизни Шекельграбберу. А как найти ее, если каждый сидит в своей скорлупе (кроме душки Кувыркалкиной), независимо от того, причастен он к убийству сбоку-припеку или ни сном ни духом? Я мог бы постараться и спровоцировать преступника, но для этого надо хоть очертить круг тех, кому сильно досаждал Шекельграббер. Да и убить его мог наемник, а краденые документы - лишь предлог, чтобы заманить жертву. Недаром ведь дважды выбирались места людные и только третье на заре в переулке. Наемника, скорее всего, пригласил бы Поглощаев: после того как дело в фирме наладилось, Шекельграббер и Кашлин ему только мешали. Но, с другой стороны, Поглощаев нанял меня, чтобы найти убийцу. Хотя и тут я всех тонкостей не чувствую. Инициатива могла исходить и от Квочкина, и такая настырная, что Поглощаев вынужден был согласиться, чтобы не поставить под подозрение себя. У Кашлина вроде мотивов никаких, а там бес его знает. Опрелин мог ревновать, а его ребята могли перестараться, предупреждая Шекельграббера, как меня. Но тоже - сомнительно: если б на них был уже один "висяк", вчера прийти ко мне могли только полные кретины. Впрочем, Опрелин с компанией вполне на них похожи. О Горчицыне я пока слишком мало знаю. Обо всех остальных, общавшихся с Шекельграббером, - не больше. Но хуже всего, что сам Шекельграббер знаком мне в самых примерных чертах и абрисах. И вина тут моя. Работаю, как начинающий журналист, который берет интервью у доярки: "Расскажите о себе что-нибудь интересное. Читатель это любит". - "А я не знаю, что у меня интересного". - "Ну вспомните!" - "Не знаю"... - и так можно до бесконечности. Вопросы должны быть четкие и конкретные, иначе моим единственным знанием будет то, что Шекельграббер звал Размахаеву Мунькой. Это, безусловно, ценная информация, но денег за нее Поглощаев не заплатит...
Воспитывая себя подобным образом, я не заметил, как ноги сами привели меня к домжуру. Тело еще ныло от вчерашних побоев, и, думая обмануть боль, я спустился в бар, взял сто грамм коньяка и кофе.
