— Так когда же она приняла таблетки?
— Наверное, с чаем. Она, видимо, спрятала их в кулаке, пока находилась в уборной. На ней был кардиган с карманом, и она держала в руках носовой платок. Когда я проверял содержимое сумочки… — дежурный заторопился, стараясь оправдаться, — …я увидел пузырек со снотворным, в нем еще оставалось несколько таблеток. Она даже спросила меня, можно ли ей принять одну. Она поступила очень умно…
— То, что она оказалась гораздо умнее вас, это несомненно.
— Естественно, если бы пузырек был пуст, я бы что-то заподозрил…
— Послушайте, одно то, что арестованная принесла их с собой в сумочке, должно было стать поводом для подозрений. Или вы считаете, что люди постоянно носят с собой снотворное, выходя из дома?
— Нет, сэр.
— Отправляясь в «Сейнсбери» или «Бутс»? Или в библиотеку? — Молчание. — Когда вы обнаружили, что она мертва?
— Во время третьего обхода, сэр. Это было почти в пять. Я заметил, что она не дышит. Я сразу же вызвал врача, но оказалось уже поздно.
— Согласен, если она не дышала, несомненно, было уже слишком поздно. Вам это сразу не пришло в голову?
— Да, сэр, — пробормотал сержант. На его лице застыла маска страдания и унижения.
— Бэйтмен, от вас в органах правопорядка примерно столько же пользы, сколько от суспензория[46] в женском монастыре. — Молчание. — Вы понесете за это ответственность. — Пауза. — Первым делом вы лишитесь звания сержанта.
— Если бы я…
— Вы отстраняетесь от службы. Вам сообщат о разбирательстве. И до тех пор я видеть вас не желаю. Идите.
Не успела закрыться дверь за несчастным сержантом, она тут же открылась снова, впуская молоденького констебля.
— Сэр, там заключенный из камеры номер три. Он желает сделать заявление о своем местопребывании вчера днем.
— Ну так я полагаю, вы достаточно прослужили здесь, чтобы справиться с этим без излишнего нервного напряжения.
— Прошу меня простить, но он требует вас.
Заключенный в камере номер три доедал свой завтрак, вытирая тарелку кусочком хлеба.
— Одна звезда за удобства, инспектор, но твердые две за кухню. Я не помню, когда ел такие превосходные яйца всмятку.
— Говорите, что хотели сказать, и поживее. У меня без вас дел хватает.
— Я хотел бы уйти домой.
— Лэйси, хватит шутить со мной! — Барнеби подошел к сидящему на кровати мужчине и склонился к нему так, что их лица оказались всего в каком-то дюйме друг от друга. — Не забывайте, кто вас сюда притащил. — Инспектор говорил тихо и медленно, но волна исходящего от него гнева была почти осязаемой. Лэйси отшатнулся и побледнел. Шрам на лице, не меняющий цвета, выделялся на общем фоне, как лоскут натянутого розового шелка. — И хочу вас предупредить, — продолжал Барнеби, — что если вчера вы мне солгали, то вы по уши в дерьме.
— О, ну я не то чтобы лгал… формально… — Майкл Лэйси говорил торопливо, запинаясь, его голос тревожно дрожал. — Я сказал вам, что днем работал, так оно и было. Я делал наброски к портрету, который собираюсь написать с Джуди Лесситер. Я уже довольно давно это задумал, а вчера в двенадцать она позвонила и напомнила мне об этом. Мы встретились у них в саду.
Барнеби сделал глубокий вдох, борясь с подступающим приступом ярости.
— Разве обычно вы работаете не дома?
— Делать эскизы можно где угодно. А она пригласила меня на ланч. Я никогда не отказываюсь от возможности прилично поесть.
— И когда вы пришли к ней?
— Примерно в половине первого. Мы начали работать почти ровно в два и продолжали где-то до четырех. Потом сделали перерыв на чай с тортом и всем прочим. И еще работали примерно до пяти. Потом я уехал.
— И почему же, — проговорил Барнеби, с трудом контролируя эмоции, — вы не сказали мне всего этого вчера?
— Ну… не знаю, на самом деле. — Майкл Лэйси нервно сглотнул. — Наверное, я слишком перепугался, когда вы нашли нож… я действительно запаниковал и уже не соображал, что делаю, а вы тут же запихнули меня в машину… я и опомниться не успел, как оказался в этой клетке. — Он попытался изобразить усмешку. Старший инспектор никак не отреагировал. — И как-то оказалось так, что чем дольше я тянул, тем труднее мне представлялось все вам рассказать, так что я решил сначала поспать, а уж утром разобраться во всем на свежую голову. — Повисла долгая тяжелая пауза, потом он встал и не вполне уверенно произнес: — Ну что, теперь вы меня отпустите?
