— Ты не забыл, что на выходные приезжает Калли?
— Честно говоря, забыл. — Барнеби опорожнил кружку.
— Хочешь еще?
— Не откажусь.
Она налила ему еще супа и, прежде чем он взялся за еду, обняла его.
— Том?
— М-м…
— Ты выглядишь печальным. — Она притянула его седеющую голову к своей теплой груди. — Хочешь, я тебя приласкаю немножко?
— Да, с удовольствием. — Барнеби поцеловал жену. От нее приятно пахло освежающей зубной пастой и детским лосьоном, которым она пользовалась вместо увлажняющего крема. Он ощутил порыв благодарности. И сегодня, и в любой другой день, какими бы мрачными ни были рабочие часы, с приходом ночи он возвращался в лоно семьи. Он погладил Джойс по волосам, добавив: — И не только потому, что мне печально.
Это был замечательный день для свадьбы. К каменным аркам привязали гирлянды хмеля, перевитого плетями жасмина; каждую скамью украшали маленькие букетики в старинном стиле. Ограждение алтаря утопало в туберозах. Невеста в сверкающем атласе и пене кружев была поразительно хороша. Жених подъезжал к ней по проходу между скамьями на своей коляске. Когда он задержался у ступенек, ведущих в алтарную часть, она повернулась к нему, и ее лицо постепенно исказилось от ужаса. На его сильных плечах высился голый ухмыляющийся череп. Священник проговорил:
— О, возлюбленные мои…
Прихожане улыбались. Никто, казалось, не замечал ничего необычного. Зазвонили колокола. Они звонили, звонили… Звонили…
Барнеби пошарил рукой на прикроватной тумбочке. Найдя будильник, повернул его к себе циферблатом, вгляделся в стрелки. Господи, всего половина шестого. Он сдернул трубку с рычага.
— Барнеби. — Услышав ответ, он тут же проснулся. — Господи Иисусе!.. Балларда вызвали?.. Нет… сейчас буду.
Джойс заворочалась.
— Милый… Что случилось?
Он уже одевался.
— Надо ехать… не вставай.
Она с трудом села, поправляя подушки.
— Тебе надо позавтракать.
— Столовая открывается в шесть. Перекушу чего-нибудь там.
— Как ты считаешь, сколько времени она мертва?
Доктор Баллард прикрыл мраморный профиль Филлис Каделл одеялом.
— Ох… два… может быть, три часа. Она скончалась, скорее всего, рано утром.
Барнеби тяжело опустился на унитаз — единственный свободный предмет мебели в камере.
— Вот дьявол, Джордж, только этого нам не хватало — смерть в следственном изоляторе.
— Ну прости. — Баллард улыбался весьма радостно, учитывая время суток. — Воскресить ее для тебя я никак не могу. А вообще, исходя из того, что я слышал, ей там будет лучше. Ты не согласен?
— Не в этом дело. — Барнеби глядел на серый фланелевый куль. Он, конечно, понимал, что имеет в виду Баллард. Чего еще было ждать от жизни этой женщине? Боли и унижения публичного процесса. Долгих лет тюрьмы. Одинокой и никому не нужной старости. И все это время сознавать, что Генри и Кэтрин живут счастливо вместе в Тай-хаузе. И все же…
Дежуривший по изолятору сержант вошел в кабинет Барнеби и прикрыл за собой дверь так осторожно, словно она целиком состояла из стекла. Он только один раз поднял глаза на фигуру за столом, и этого раза оказалось достаточно. На протяжении всей беседы он упрямо глядел в пол.
— Ну что, Бэйтмен, докладывайте.
— Да, сэр. Я ни в чем…
— Если вы сейчас скажете, что ни в чем не виноваты, я заткну вам рот вот этим шкафом.
— Сэр.
— Давайте сначала.
— Ну вот, я принял задержанную, но не успел даже составить протокол о помещении под стражу, как она попросилась в уборную.
— Вы что, отпустили ее туда одну?
Бэйтмен откашлялся.
— Дело в том, сэр, что Брайли и Мак-Кинли в тот момент обыскивали двоих шлюшек, которых мы задержали в неположенном месте. Я послал с задержанной человека проводить ее до двери туалета…
— Превосходно, сержант! Блестяще. Он, наверное, смотрел за ней сквозь деревяшку, да? И что, ему удалось увидеть, что она собирается делать?
— Нет, сэр.
— Она взяла что-нибудь с собой в уборную?
Бэйтмен сглотнул, перестал смотреть в пол и уставился в окно.
— …Сумочку…
— Говорите громче! Я что-то начинаю плохо слышать.
— Сумочку, сэр.
— Поверить не могу. — Барнеби закрыл лицо ладонями. — Продолжайте.
— Вот… Я составил протокол… и повел ее вниз. Мы описали ее вещи, составили расписку. Я разместил ее в камере и принес ей чашку чая. Когда я совершал первый обход, она крепко спала.
