– Для полицейских, – сказала Ингрид, – Пейдж просто никчемная наркоманка. Они не станут ее искать, а если станут, то лишь затем, чтобы арестовать как сообщницу или за что-нибудь еще похуже.
Саймон кивнул:
– Значит, все зависит от нас.
– Да. Где убили Аарона?
– У них на квартире, в Мотт-Хейвен.
– Ты знаешь адрес?
Он снова кивнул. Адрес дала ему Эстер.
– Можно начать оттуда, – сказала Ингрид.
Таксист подъехал к двум железобетонным заграждениям, перекрывающим улицу, словно с той стороны шли военные действия.
– Дальше ехать не могу, – сообщил он.
Водителя звали Ахмедом. Он развернулся и хмуро посмотрел на Саймона:
– Вы уверены, что это здесь?
– Да.
Ахмед взглянул на него с подозрением:
– Если ищете, где купить, я знаю местечко безопаснее, чем здесь…
– Все в порядке, спасибо, – сказала Ингрид.
– Я не хотел вас обидеть.
– Все нормально, – сказал Саймон.
– Но вы же… мм… не станете из-за этого плохо оценивать мою работу, да? Только на одну звездочку?
– Чистые пять звездочек, брат, – заверил его Саймон, открывая дверцу машины.
– Мы дали бы шесть, если бы можно было[16], – добавила Ингрид.
Они выбрались из «тойоты». Саймон был в сером спортивном костюме и кроссовках, Ингрид – в джинсах и свитере. На голове у обоих бейсбольные кепки, у нее спереди написано классическое «Нью-Йорк янкиз»[17], у него – логотип гольф-клуба, эту кепку он получил на память на каком-то благотворительном мероприятии. Все прилично, естественно, в глаза не бросается, хотя на самом деле все было совсем не так.
Четырехэтажное ветхое здание без лифта не столько разваливалось, сколько крошилось на стыках между кирпичами, как старое пальто на швах. Пожарная лестница, казалось, при малейшем толчке готова была оторваться и упасть, ржавчины в ней было больше, чем самого металла, так что возникал вопрос, что хуже – сгореть в огне или помереть от столбняка. На тротуаре на кучу черных пластиковых пакетов с мусором был брошен видавший виды матрас, отчего они превратились в бесформенную массу. Парадное крыльцо выглядело так, будто с него постоянно сыпался крошившийся бетон. На двери цвета мокрого асфальта красовалось какое-то витиеватое граффити, исполненное аэрозольной краской. Неподалеку среди высоких стеблей бурьяна валялись отдельные части автомобилей и старые автомобильные покрышки, все это непонятно зачем было огорожено новенькой проволочной сеткой, поверх которой была пущена колючая проволока, будто кому-то может взбрести в голову воровать этот хлам. Строение справа некогда, вероятно, представляло собой роскошный особняк из красновато-коричневого песчаника, окна которого вместо выбитых стекол были заложены фанерой, что придавало ему такой заброшенный вид и вызывало столь острое чувство одиночества и отчаяния, что у Саймона снова болезненно сжалось сердце.
И вот здесь когда-то жила его девочка, его Пейдж.
Саймон взглянул на Ингрид. Она тоже смотрела на это здание широко раскрытыми глазами, и в лице ее выражалось чувство утраты. Она перевела взгляд на крышу особняка и выше: за ним совсем недалеко маячили муниципальные многоэтажки.
– И что теперь? – спросил Саймон.
Ингрид огляделась вокруг.
– Кажется, мы не все как следует продумали, как считаешь? – сказала она.
Она шагнула к двери с граффити, не колеблясь, повернула ручку и с силой толкнула. Дверь со скрипом отворилась. Они вошли в помещение, которое с большой натяжкой можно было бы назвать вестибюлем; запашок здесь стоял еще тот: застарелый и едкий, смесь затхлой плесени и гниения. С потолка свисала на проводе лампочка без плафона мощностью в какие-нибудь жалкие двадцать пять ватт, тускло освещая пространство.
«Вот здесь она и жила, – думал Саймон. – В таком вот месте жила Пейдж».
В голове теснились мысли о выборе жизненного пути, об ошибках в принятии решений, о развилках на этом пути, о том, какие шаги, какие повороты привели Пейдж в это адское место. И в этом виноват он, разве не так? Ну да, в каком-то смысле так и есть. Эффект бабочки[18]. Измени хоть самую малость – и изменишь все. Постоянные вопрошания «а что, если» – ах, если бы только можно было вернуться назад и что-то изменить в прошлом. Пейдж хотела писать. Предположим, она послала бы одно из своих сочинений его другу, который работал в литературном журнале, существующем на пожертвования, и там бы ее напечатали. Стала бы она больше работать над своими произведениями? Пейдж отказали в досрочном зачислении в Колумбийский университет. Должен ли был Саймон сильнее надавить, призвать на помощь старых друзей, чтобы они поговорили с членами приемной комиссии? Свекор Ивонны входил в руководство колледжа Уильямс. Она тоже могла бы что-нибудь сделать, если бы постаралась. Конечно, это было бы большое для Пейдж дело. Да все, что угодно, могло изменить траекторию ее жизни. Пейдж очень хотела завести у себя в общежитии кошку, а он так и не привез ей котеночка. В седьмом классе она подралась со своей лучшей подругой Мерли, и он как отец палец о палец не ударил для того, чтобы они помирились. Пейдж любила турецкие сэндвичи с американским сыром, но только не с чеддером, но Саймон иногда забывал об этом и делал их с другим сыром.
