Очевидно, моя жестокость показалась им странной и бессмысленной. Какое удовольствие мог получить городской господин в белом фланелевом костюме, пачкаясь в крови обычной морской свиньи? Тем более что убить ее можно было всего одним ударом.
Но красное схидамское вино из голубоватых глиняных кувшинов оказалось прохладным и приятным на вкус, и все быстро забыли кровавый конец безмозглого дельфина, из-за своей глупости попавшего в сети.
Ко мне пришел слегка озабоченный Кобюс с вопросом: не нашел ли я его нож, к которому он так привык.
— Такой прекрасный клинок, мсье Жак, вы ведь сами смогли убедиться в этом.
— Я не видел его, но вот тебе флорин, чтобы купить другой нож.
Он ушел, несколько успокоившийся, но было ясно, что он предпочел бы заполучить свой старый нож.
Потребовалось пять или шесть стаканчиков горькой настойки, три чашки кофе и хороший бокал старого схидамского, чтобы успокоить Кеетье, принесшую нам кровавую новость, взбудоражившую соседний городок.
Марта, хозяйка «Лукавого китайца», была убита этой ночью.
Убийство было совершено с непонятной жестокостью; по словам одного горожанина, ее зарезали, словно свинью, перерезали горло, вспороли живот и выкололи глаза.
— Что удалось выяснить про убийцу? — спросил я. — Известно, кто он? Есть какие-нибудь улики?
Говорили, что убийцей был, скорее всего, прежний любовник Марты, португальский матрос, которого на днях видели в городе.
— Конечно, виновником такого ужаса мог быть только иностранец, — заявила Кеетье.
Уныние охватило рыбаков.
Таверна «У лукавого китайца» была настоящей спокойной пристанью после тяжелых часов, проведенных в качающейся на волнах лодке под непрерывным дождем, на ветру, пронизывающем до костей.
Этим вечером мы расправились с множеством стаканчиков можжевеловой водки, смешав ее с разными сортами цветных ликеров, так что вечер показался нам почти приятным.
Кто-то пригласил к столу Кобюса, и Гертруда не выказала неудовольствия.
Кобюс рассказал, как свирепо я разделался с дельфином.
— Подумать только, что этой же ночью точно так же поступили с несчастной Мартой, — вздохнул он, и его слова можно было принять за шутку.
Кеетье засмеялась, и Гертруда поддержала ее, хотя тут же сказала, что случившееся ничем не напоминает шутку.
Наступившая ночь была тихой и ясной. На близком море то и дело вспыхивали зеленые огоньки. Я проводил Кобюса до мола. Здесь он принялся объяснять мне значение появлявшихся на юге и на севере огней, как постоянных, так и периодически вспыхивавших.
Я долго наблюдал за мраком, заполненным движущимися огоньками кораблей, показывавших световыми сигналами свое положение. Потом я незаметно уронил в воду нож Кобюса[63].
Уже некоторое время я пытался следить за оживленной беседой доктора Санторикса и Гертруды.
Я понимал не все, но улавливал, что в их разговоре словно лейтмотив то и дело повторялось слово «уехать».
— То, что так пугало нас, снова возобновилось, — хриплым голосом произнес доктор. — Это опять надвигается. Нужно уехать, уехать как можно скорее…
— Уехать, уехать… — повторила Гертруда, — но есть ли в этом смысл?
— Ах, здесь это снова овладеет им, — простонал доктор. — Но есть ли в мире такое место, где бы этот ужас не смог настичь его? Вот чего я не могу сказать…
— Я доберусь до края Земли, — свирепо заявила Гертруда. — Я буду переезжать ежедневно. Я пойду куда угодно с этим ребенком на руках, и этот кошмар всегда найдет меня рядом с ним.
— Нужно, — мрачно продолжал доктор, — не позволять ему общаться с людьми и, если потребуется, держать его в абсолютном одиночестве. Изолировать его не только от всех, но и от всего. Кто знает, где и в чем оно прячется…
— Скажите доктор, — встревоженно обратилась она к Санториксу, — может быть, вы знаете об этом больше, чем я? Эта… вещь… явление…Что это на самом деле?
Она говорила очень тихо, я почти не слышал ее.
— Скажите, ведь это началось с ним очень давно? Может быть, с момента его появления на свет?
Доктор покачал головой.
— Дело не в этом. Возможно, Жаку известно больше, чем нам, но он не находит слов, чтобы поделиться с нами нам. Может быть, существует страшный запрет, который связывает ему язык. Он помнит очень многое… И не все содержится только в его памяти… Он с уверенностью может сказать только одно: что это ужасно, отвратительно, мерзко…
