Глава четвертая Морская свинья
«Прекрасная Матильда» раскачивалась на волнах, словно подвыпившая проститутка на тротуаре.
Сотнями щупальцев донный песок цеплялся за трал, которым рыбаки старались отнять у песка его обитателей.
Ватерлиния нашего суденышка постепенно опускалась по мере того, как наши сети раз за разом вываливали в лодку извлеченный из морских глубин скользкий урожай. Агония бьющихся на палубе камбал сопровождалась звучными шлепками; можно было подумать, что они прекрасно представляют, что присутствуют на последнем в их жизни спектакле, которому исступленно аплодируют. Пикша наполняла воздухом свое целлулоидное брюхо и ее рот колечком выглядел очень забавно; морские языки, упрямые и загадочные, незаметно подбирались к бортам, к которым и прилипали, приняв окраску древесины; потом их приходилось отдирать от бортов, как липкий пластырь.
Северное море казалось молочным, по нему катились небольшие опаловые волны, теснившиеся, словно сражаясь друг с другом за место под солнцем.
Угольщики из Халла и Гуля спешили наперегонки, почти касаясь друг друга бортами вопреки всем морским законам и обычаям, с пыхтеньем выбрасывая клубы дыма.
Поднимаем трал! — скомандовал Кобюс.
Мышцы рыбаков едва не лопались от напряжения. Тросы, натянутые сильнее, чем струны арфы, вибрировали при малейшем прикосновении со звоном музыкальных кристаллов.
Чудовищная тяжесть! — выдохнул сквозь зубы один из рыбаков. — Если в сетях столько камбалы, можно считать, что мы заработали не только на хлеб.
Неожиданно Кобюс выругался.
Он заметил в сетях яростно бьющееся упругое скользкое тело.
Господи, ведь это же морская свинья! Она порвет наши сети!
— Отпустим трал! Может быть, дельфин сам выберется из сетей, не сильно их повредив!
Я вмешался и остановил рыбаков.
Постарайтесь вытянуть его на палубу, Кобюс! Обещаю можжевеловку каждому, кто сколько сможет выпить! А если сети будут порваны, я заплачу за них!
Ну, взялись, парни! — скомандовал Кобюс, явно старавшийся угодить мне.
Животное с глухим стуком упало на палубу, заваленную трепещущей серебристо-бурой массой упитанных жирных рыбин. Юнга подтащил добычу к моей скамье. Большое животное с маслянистой кожей лежало неподвижно, вероятно осознав бессмысленность сопротивления. Только его хвост продолжал судорожно дергаться и хлестать нас по ногам.
Животное показалось мне торпедой в оболочке из черной блестящей кожи. Я пнул его ногой, почувствовав упругое плотное тело. Животное жалобно пискнуло, словно полуза- душенный воробей, вызвав смех рыбаков.
— Кобюс, — обратился я к старшему, — подай-ка мне твой нож.
В любую свободную минуту Кобюс принимался точить и направлять свой нож, используя натянутый канат, раковину мидии или подошву собственного сапога. В результате его нож всегда был острым, словно пронзительный крик.
— Дай нож, — повторил я.
Я подержал нож над влажной кожей животного, потом резким движением воткнул в него лезвие. Животное дернулось, но сразу же снова замерло. Из зияющего разреза на коже появилась кровь, густая и тяжелая, словно машинное масло.
— Вот тебе! — пробормотал я, словно охваченный злобой, и ударил снова. На этот раз нож рассек плоть до позвоночника.
Животное дернулось, его хвост полоснул по воздуху, словно плеть, и моя одежда покрылась брызгами крови.
— Вот тебе еще, еще! — хрипел я, рассекая трепещущее тело на большие розовые куски.
— Вот видите, мсье Жак, с каждым днем вы становитесь все больше и больше похожи на нас! — сказал Кобюс со своим обычным добродушным смешком.
Мне все же показалось, что его смех прозвучал фальшиво, да и на лицах остальных рыбаков я заметил весьма сдержанные улыбки.
