— Нетушки, нетушки! — заспорил Вовка. — Я первым выбрал, за «полосатых» я! А ты давай за других болей, за «синих»! Ну выбирай!
— Ладно, — согласился я. — Тогда я болею за тех, которые в жёлтых трусах… За «синих», одним словом…
— Та-ак, против «наших», значит, — осуждающе кивнул Вовка. — Вот ты какой, оказывается!..
И отодвинулся от меня на другой край дивана.
— Ну-ну, сейчас мы тебе шарик-то в ворота закатим!
Тут как раз футболисты в жёлтых трусах и синих майках забили «полосатым» гол со штрафного.
Вовка насупился и начал кусать нижнюю губу.
— Вовка, не переживай, — сказал я ему. — Всякое бывает…
Игра продолжалась, а Вовка Абрамушкин угрюмо пыхтел почти до конца первого тайма. Как раз пока «полосатым» не забили второй гол. Тогда Вовка вскочил с дивана и стал метаться по комнате, сжав ладонями подбородок и громко мыча, будто у него сильно болел зуб. Нет, громче — словно у него внезапно разболелась вся нижняя челюсть сразу.
— Вов, — пробовал я утешить друга. — Чего ты?! Они отдохнут чуток, а потом возьмутся и такое моим устроят!
— У-у-у-у! — стонал в ответ Вовка. — У-у-у!
Во втором тайме команда Вовчика пропустила ещё один гол.
Ах, да на загляденье! Наш защитник прошёл с мячом через всё поле, в одиночку обыграл человек шесть «полосатых», всех по очереди!
А затем метров с двадцати, пушечным ударом загнал мяч под самую перекладину! У меня аж дух захватило…
А потом всё, 3:0, матч закончился.
Вовка, мой лучший друг, был серый, как стена.
— Вова, — сказал я ему. — Считай, что у нас ничья. Боевая ничья! Каких-то три гола разница, чепуха, почти поровну…
Вовка, немного поломавшись для виду, в конце концов со мной согласился. И, чтобы развеять последние сомнения, съел большое яблоко.
А я про себя подумал: «Да чтобы „наши“, „синие в жёлтых трусах“, каких-то там „полосатых“ под орех не разделали?!»
Вышел я прогуляться, смотрю: посреди двора Вовка Абрамушкин на стуле верхом уселся, спинку стула двумя руками ухватил, подпрыгивает и кричит:
— Но-о-о-о!
А потом вдруг:
— Тпру-у-у-у!
— Ты чего это? — удивился я. — Ты зачем вынес во двор стул и здесь на него взгромоздился? Что, нельзя было дома на стуле посидеть?
— Ничего ты не понимаешь, — гордо и даже немого свысока ответил Вовка. — Это я верховой езде обучаюсь! На лошади! Понял?!
И сразу же снова заорал:
— Но! Но!! Но-о-о-!!!
И запрыгал вместе со стулом.
— Ничего себе! — задумался я. — Вовка, есть ведь некоторая разница — на стуле ездить или на лошади!
— Тпру-у-у! — рявкнул Вовка в ответ.
Затем перевёл немного дух и объясняет:
— Да никакой, собственно, разницы! Главное — хорошо запомнить, когда «тпру» сказать, когда «но»!
— Э-э, дорогой мой, — оглядел я со всех сторон Вовкин стул. — Многого ты, похоже, в этой жизни ещё не понимаешь! «Тпру» и «но»! С живым конём всё не так просто: и удила потянуть, когда требуется, и пришпорить его нужно вовремя…
— Да знаю! — отмахнулся Вовка Абрамушкин.
И как пришпорил вдруг свой стул что было сил!
Стул под Вовкой тут же взбрыкнул, поднялся на дыбы — наездник едва на стуле удержался! — да как помчит, не разбирая дороги!
— Помогите! Помогите!!! — заорал Вовка на весь двор.
Про «тпру» свои даже не вспомнил — не до того было!
Вижу я, дело плохо, друга спасать нужно.
Вскочил я, не седлая, на дворовую скамейку, шлёпнул её ладошкой и помчался Вовку догонять.
Ясно, верхом на стуле от скамейки далеко не уйти, догнал быстро, ухватил за спинку.
Так и едем рядышком, один на стуле, другой на скамейке верхом.
Я Вовкин стул не выпускаю, рукой его ласково по спинке поглаживаю.
— Нет, — говорю, — не «тпру» и «но» в этом деле главное! Важнее — хорошее обхождение!
Моей младшей сестрёнке Таньке купили пианино. А в придачу ещё толстенную кипу нотных книг и тетрадей.
Понятно, что в тот же день пришёл к нам в гости Вовка Абрамушкин.
— Ух ты, пианинка! — радостно сказал он. — Можно на нём поиграть?
— Можно, — разрешил я. — А ты, разве, умеешь?
— Вот как раз и проверим, умею или нет, — пожал плечами Вовка.
Он раскрыл самый толстый нотный сборник и начал его листать.
— Хочешь послушать «Ноктюрн» композитора Шопена? — наконец остановился он.