«ЭТО НЕПРАВДА!»
Он буквально прорычал мне эту фразу, глаза его горели злобой, руки дрожали, словно он опять держал в них воображаемый автомат, обращая всех в бегство невидимыми очередями. Никогда еще он не смотрел на меня с такой вызывающей горечью, она исходила от всего его существа и обдавала меня ледяным зимним ветром.
Раньше во время наших с ним разговоров он был смирен и тих, лицо у него разглаживалось и делалось почти безмятежным, и порой даже какое-то подобие улыбки, освещая землистые щеки, резче обозначало прожитые годы на преждевременно увядшей коже.
Я смотрел на него и думал, как, должно быть, тяжелы для него ночи… Бессонница и ночные кошмары в темноте камеры час за часом метили его болезненной бледностью.
— Это неправда, неправда! И я… Я теперь вам ничего не стану рассказывать!
Но я уже успел опомниться от первого потрясения, вызванного его бурной реакцией, и ответил ему миролюбиво:
— Но я же тебя предупреждал, что не смогу в точности следовать твоим рассказам. Да и никто не смог бы. Ты воспринимаешь окружающее совсем иначе, чем я. И ты иногда сам не в силах понять, как влияют на тебя те или иные события, влияют в тот самый момент, когда они с тобой происходят. Что-то случилось — и ты уже не тот, что был. Ты уже стал другим человеком. Ты понимаешь меня? Постарайся понять…
— Не хочу я ничего понимать.
Руки у него вспотели от волнения, и это, видимо, стесняло его, потому что он беспрерывно вытирал ладони о свои тиковые штаны.
— Да, видать, и взаправду между нами пропасть, и когда сеньоры берутся писать про нас, им ее не перешагнуть. Вот вы понаписали тут… а ведь это моя, слышите, моя жизнь!
— Да нет же, — воскликнул я в смущении, — это не совсем так. Это скорее кусок жизни одного парня…
— Но ведь он — это я, — высокомерно напомнил Сидро.
— Ну разумеется, ты, это так. Но все дело в том, что это не только ты.
Я заметил, что он силится понять мою мысль, которая, видимо, была для него слишком сложной. Я хотел успокоить его. Я просто был обязан это сделать: на него жалко было смотреть — так он был взбудоражен.
— Ив этом случае… — попытался я продолжать.
— Все, про что вы мне читали, ведь по правде это все не так. Почти что все.
— Мне кажется, я изменил только конец.
— Вот-вот, конец, а в нем-то вся сила, самая что ни на есть суть. Когда я крик-то услыхал и понял, что Арренега погиб, я и не подумал вспомнить, что он мне там про гроб говорил. Да и с чего бы я стал тогда про это вспоминать?..
— Видишь ли, мне хотелось изобразить тебя… ну, более человечным, что ли…
— Вот еще! В такой передряге не мудрено вовсе голову потерять, а не то что… Да к тому же я зерно-то поджег…
— Потому что он тебя на это подбил и сумел тебе внушить, что такие парни, как ты, все доводят до конца. Не так ли?
— Почти что так. Но вот этого «почти» вам-то и недостает, сеньор. Поджег-то я больше всего из мести. Я ведь еще раз ходил к управляющему, денег у него просил. Вот тогда только я и вспомнил, как Арренега про гроб мне говорил: не по вкусу, мол, ему лежать в земле без упаковки. Но управляющий со мной обошелся круто: закричал, что нечего лезть к нему со всякой чепухой, и велел убираться подальше, а не то он полицию позовет. Хозяин, мол, шутить не любит. Да и с ним, управляющим, шутки плохи. За поджог зерна по головке не погладят — это дело уголовное. — Он замолчал и стал подозрительно озираться по сторонам, словно боясь, что кто-то может подслушать его и выдать.
— Продолжай, не бойся, — настаивал я.
Он все не решался. Потом, словно под влиянием какого-то внутреннего импульса, заговорил снова, опять возвращаясь к тому, что он считал в моей версии несостоятельным.
— Вот вы так изобразили, будто я слышал, как хозяин с управляющим об том деле толковали, а я, промежду прочим, и понятия не имею, был такой разговор или его вовсе не было.
— Ну конечно, я готов подтвердить, что ты о нем и знать ничего не знал.
— Так выходит, сеньор, что вы своими ушами все это слышали?
— Нет, я тоже ничего не слыхал. Да это и не обязательно. Мне достаточно было узнать, о чем управляющий говорил с твоим другом. Человеку не всегда нужно все видеть и слышать самому для того, чтобы восстановить истину.
