— Тьфу, пропасть! Что за муха тебя укусила, приятель? Дьявол тебя возьми!
Они сидели в таверне с самого обеда, затаив злобу друг на друга, и тянули вино; каждый надеялся, что соперник уснет или ему надоест выжидать момент, чтобы остаться с Терезой наедине, и уж тогда он непременно уговорит ее выйти за него замуж.
Мануэл примостился у бочонка с вином и протянул руку за кружкой. «Эх, не торчали бы здесь эти два чучела, я бы опрокинул под шумок парочку кружек». Он заколебался на миг, но искушение было слишком велико. Он присел на корточки, чтобы его не заметили, отвернул кран и нацедил с полкружки… Затем наполнил кружку до краев и, выпрямившись во весь рост, — теперь пусть все видят! — залпом осушил ее, крякнув от удовольствия.
— Ваше здоровье, сеньор Мануэл! Вам налили винца? Терезинья завсегда тебя так угостит, закачаешься!
Вино ударило ему в голову, и он решил подразнить грузчиков:
— Вот это женщина!
И пронзительно засвистел; кому в городке не был знаком его свист, напоминающий дроздиный? Тот, что помоложе, криво усмехнулся, будто опасаясь товарища.
— От такой женщины никто не откажется. А коли война с бошами затянется, может, и мне перепадет…
Он хихикнул.
— Меня-то уж во Францию не упекут. А вот вы еще хлебнете горячего.
— Хорошенькое дело! Думаешь, меня легко сцапать? Черта с два! Кто заварил кашу, тот пусть ее и расхлебывает! — Толстяк горячился, слова застревали у него в глотке, будто он пытался их проглотить.
— Прикажут — и как миленький пойдешь, — возразил второй с намерением его позлить.
Мануэл Кукурузный Початок издали наслаждался разговором, вертя в руках пустую кружку. И поскольку грузчики, войдя в азарт, ничего кругом не замечали, Мануэл зашел за стойку и незаметно налил себе еще.
— Хватит болтать! — решил он вмешаться, чтобы утихомирить спорщиков. — Пока до нас не добрались, будем пить да на Терезу поглядывать… Как детишки на кульки со сластями. Все лучше, чем подставлять голову пулям.
— А вот Толстяку неохота кашу расхлебывать, — не удержался, чтобы не съязвить, молодой.
— Ну и правильно, — отрезал конюх. — Кому Тереза достанется, позавидовать можно. Аккуратница она да скромница, дай ей бог здоровья. У меня в конюшне точно такая кобылка породистая стоит. Я Терезиного мужа знавал, Тойно Барра Азул. Вот был мужик! А какой отчаянный! Таких днем с огнем не сыщешь. Я собственными своими глазами видел, как он валил с ног быка, огромного, что твой поезд. Я тогда в кучерах служил у Кадете. Ну и здорово он его двинул, я такого удара отродясь не видывал. Где уж старому Лаурентинцу и Богасу за ним угнаться! Ну и силач был! Здесь это и случилось, у дверей Артуровой лавки. Он подпустил быка метров на двадцать и пошел на него, раскинув руки, будто плясал на празднике. «Ну и бык! Что за бык!» Хо-хо, ребятки! Бык тупо на него уставился, тряхнул башкой да ка-ак двинется навстречу… А Тойно знай, себе стоит посреди улицы и хорохорится, сукин сын!
От избытка чувств он ударил беретом об пол и подскочил к грузчикам.
— А когда бык нацелил на него рога — думал, видно, чучело какое, — Тойно и вцепись ему в загривок… Ах, ребята! Уж я-то знаю, как он вцепился, потому как кинулся на помощь и еле оторвал его от быка. Точно клеем приклеили…
Мануэл говорил вдохновенно. На губах выступила пена, он даже казался выше ростом. Замолчав, он нахлобучил клетчатый берет и уселся на скамью.
— Лихорадка его доконала. В тот год люди мерли что мухи. Только Кадете, проходимец, не подох. Ничто его, окаянного, не берет!
В дверях показалась хозяйка. У нее были черные волосы и бойкие, отчаянные, как говорили, глаза. Улыбка обнажала белые, будто пшеничный хлеб, зубы, а темный пушок над верхней губой разжигал воображение посетителей, жаждущих навсегда обосноваться в ее таверне.
— Я о твоем муже рассказывал. Как он там, у лавки, с быком схватился, — пояснил конюх.
— Оставь его в покое, — равнодушно отозвалась Тереза: она не любила себя волновать.
Оба грузчика обрадовались, — ответ хозяйки вселил в них надежду. Тереза ловко нанизала хворост на вилку и протянула Мануэлу, с которым не прочь была поточить лясы.
