У Мануэла сердце захолонуло от тоски и непогоды. Мария уже не кричала, а выла пронзительно, долго, как раненая волчица, будто это доставляло ей удовольствие. Она судорожно дергалась всем телом и билась головой с такой яростью, что мороз пробегал по коже. Беспомощный, сбитый с толку, конюх не знал, выть ли ему вместе с женой, бежать ли на улицу, умоляя о помощи, или схватить ее на руки.
— Да замолчи ты, ради всех святых! Замолчи! Стыд-то какой! Где это видано?! А ежели кто зараз двух или трех рожает?
Порывистый ветер доносил временами удары церковного колокола, сзывавшего прихожан на мессу. Мануэл встревожился: он столько раз слышал этот торжественный перезвон на похоронах. Винные пары постепенно улетучились, а вместе с ними улетучилась и вся его решимость.
«Смыться бы отсюда, черт возьми», — мелькнула в мозгу трусливая мысль.
И в этот самый момент его окликнули:
— Эй, Мануэл! Мануэл Кукурузный Початок!
— Разрази тебя громом! — завопил он обрадованно, увидев две неясные фигуры. И бросился к ним, тормоша за рукав: — Где Роза из Барроки?
Женщина в углу вздохнула с облегчением, но тотчас жалобно застонала. Мануэл, желая показать грузчикам, что он здесь главный, сердито замахнувшись, прикрикнул:
— Заткнись ты, сукина дочь!
И сразу раскаялся в своей грубости, качнулся на коротких негнущихся ногах и переспросил:
— Она идет?
Молчание было ему ответом, а потом Щегленок произнес, запинаясь:
— Она сказала… что не может… Сын приехал из Алмейрина, ужинают они…
— Так силой ее приволоките! Погибели на вас нет!
И только он открыл рот, чтобы разразиться новым потоком брани и проклятий, как вдруг раздался еще более тягостный, надрывный вой. Он кинулся к Марии, ощупал ее живот и почувствовал что-то теплое, жаждущее вырваться на свободу. Он коснулся его руками и обомлел. Схватил фонарик, но тут вспомнил, что рядом мужчины.
— Хоть Терезу покличьте! — заревел он в отчаянии.
Грузчики припустились со всех ног, а он заорал им вдогонку:
— Скажите ей, что малыш уже народился!
Видимо, его горячего тельца он коснулся. Никто не говорил ему, но он знал, он был уверен, что родился мальчик.
В ту ночь в нашем городке веселились напропалую лаурентинцы, бесшабашные забияки и драчуны первый сорт. Вино взбудоражило их и без того горячую кровь, и они принялись хозяйничать. Под плащами у них были спрятаны дубинки с затейливым названием «Доброй ночи!», и с их помощью они стали разгонять немногочисленных прохожих. Сама полиция избегала встречи с этими удальцами и вмешивалась, лишь когда звали на помощь.
Под нестройное треньканье гитары они появились на улочке перед конюшней; от них ни на шаг не отставали задиристые торговки. Мануэлу только их не хватало! Но Богас узрел его и сгреб в охапку своими здоровенными лапищами, — он и внимания не обратил на его ярость. Не долго думая, буяны схватили конюха за руки и за ноги и всей оравой поволокли в заведение Карташано, промочить горло.
Мануэл Кукурузный Початок излил весь свой запас бранных слов, и кровь лаурентинцев вскипела. Загородив выход, они окружили конюха, напевая жигу, и принялись угощать его затрещинами и увесистыми шлепками, однако и он в долгу не оставался.
Выручила Мануэла стража. Пробудившись ото сна (нешто выспишься при эдаком гвалте!), она явилась в таверну: пора, мол, и честь знать, время расходиться по домам. Нана все зубоскалил — никак не мог угомониться. Но хозяин наотрез отказался наполнить стаканы, и только гитарист продолжал перебирать струны. Вот тут-то один из полицейских и скажи:
— А в конюшне женщина ребенка родила. Чудеса, да и только.
— Все туда сбежались, — добавил другой.
Мануэл мгновенно вырвался, плюнул с презрением Богасу под ноги и, с вызовом размахивая кулаками, крикнул сердито и торжествующе:
— Разве я не говорил тебе, негодник? Не говорил?!
Дрожащей рукой он отер слезы, провел по рыжей бороде и, шатаясь от вина и усталости, поплелся к выходу.
— Уж ты извини, брат! — пробурчал с досадой тот, что был постарше. — Мы думали, ты шутки шутишь!
Конюх не ответил и лишь у самой двери обернулся:
— Сеу Карташано, налейте-ка еще этим балбесам. Я плачу. До краев наливайте, денег не жалко. — Он дерзко уставился на полицейских и заорал во всю глотку: — Какое там чудо? Дудки! Это же сын Мануэла Кукурузного Початка, понимать надо! Да, да! Сын того самого мужика, что у вас перед глазами. И ни у кого-то он не спросился!
