И у меня тоже нет больше желания говорить о нашем страшном путешествии и пережитых на море приключениях, потому что теперь они кажутся всего лишь детской забавой.
Шторм несколько дней относил нас к югу, а потом ветер сменил направление, и мы устремились на восток. Я уже начал понимать, что мы прошли через все эти ужасы и не утонули вовсе не благодаря умению Дионисия, а лишь потому, что нами управляли некие высшие силы, которые вели наш корабль туда, куда им было нужно. Это подтверждалось и тем, что однажды ночью пятидесятивесельник куда-то сгинул и никто никогда о нем больше не слышал.
Наступило полнолуние; как-то вечером ветер наконец утих и мы качались на волнах в открытом море, подобно ореховой скорлупке. Корабль время от времени потрескивал под натиском воды, когда же наступала тишина, то звон в ушах казался нам громче, чем удары волн о корпус протекающего судна. Наполовину ослепшие от соленых брызг, с обожженными и поцарапанными телами вылезли мы на палубу, и Дионисий дрожащим голосом приказал разделить остатки испорченной морской водой пищи и последние капли питьевой воды, которую нам удалось набрать во время дождя. Немного утолив голод и жажду, мы снова обрели способность рассуждать здраво. А у Арсинои даже нашлись силы достать свое бронзовое зеркало, накрасить губы и щеки и на подгибающихся ногах подняться наверх.
Дионисий не переставал восхищаться несгибаемой волей, которая по-прежнему жила в слабом теле Арсинои — ведь любая другая женщина, окажись она в такой переделке, давно испустила бы дух. Кошка Арсинои, лохматая и шипящая, также выскочила на палубу и, изогнув хребет, принялась бродить по сломанным балясинам перил; люди говорили, что, должно быть, это и в самом деле священное животное, раз оно осталось в живых. Даже я вынужден был признать, что кошка принесла нам удачу.
Течение несло нас все дальше и дальше, и дозорные уверяли, что чувствуют запах земли. Когда забрезжил рассвет, мы и впрямь подплыли к какому-то берегу и увидели вдалеке на фоне утреннего неба гору. Дионисий издал крик удивления и сказал:
— Во имя всех богов моря, которые извинят меня за то, что никого из них я не называю по имени, хотя отлично их помню! Я знаю эту гору, и нет никакого сомнения в том, что она выглядит именно так, как мне ее описывали. Боги, наверное, сейчас держатся за животы со смеху. Мы вернулись почти туда, откуда пустились в плавание. Эта гора находится на Сицилии, берег — северное побережье Эрикса, а по другую сторону горы находится порт и город Панорм.
И добавил:
— Теперь я верю, что боги вовсе не собирались вести нас в Массалию, однако в мою упрямую голову им надо было вбивать это палкой. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь, тем более что с кораблем они умеют управляться куда лучше моего… Пускай теперь вами командует Дориэй, который давно звал нас всех в Эрикс. Такова, видно, воля бессмертных, и не мне с ними спорить.
Он послал посмотреть, жив ли еще в своем канатном ящике Дориэй, и велел немедленно развязать его. По правде говоря, мы с Миконом давно уже перерезали все веревки, потому что спартанец был в таком жалком состоянии, что не мог даже скрежетать зубами от ярости.
В ожидании Дориэя Дионисий решил немного поразмяться и принялся размахивать обрывком каната, который держал в руке; проделывая разнообразные упражнения, он приказал завести наш корабль в порт города Панорма.
— Что же еще нам остается делать? — рассуждал он. — Ведь у нас нет ни еды, ни воды, и мы того и гляди пойдем ко дну.
Гребцы неохотно взялись за весла. Дориэй все еще не появлялся, и тогда Дионисий, пребывая в плохом настроении, приказал укрепить на носу корабля панцирь с изображением головы Горгоны, принадлежавший когда-то Ларсу Тулару, чтобы при виде его жители Панорма призадумались.
Наконец из люка на палубе появилась лохматая голова Дориэя. Его слипшиеся от соленой воды волосы торчали в разные стороны, борода свалялась и напоминала плоскую лепешку, а лицо было изборождено глубокими морщинами. За этот месяц он постарел лет на десять. Щурясь, как сова при дневном свете, смотрел он на небо. Ни у кого из нас не было желания смеяться над ним. Дориэй сам вскарабкался на палубу и стоял, выпрямившись, отталкивая в сторону людей, которые хотели его поддержать. Он шумно дышал полной грудью и молчал, и продолжалось это так долго, что всем стало страшно. Когда же глаза его привыкли к свету, он обвел всех нас мертвым взглядом, увидел и узнал Дионисия, заскрежетал зубами и заплетающимся языком, как если бы разучился говорить, попросил принести ему меч и щит.
