— Нет сомнения, ты смелый человек. А что ты думаешь о моем предложении вывести нас в безопасные воды? Присоединяйся к нам и плыви с нами в Массалию, коли полагаешь, что земляки не станут больше уважать тебя.
Но этруск покачал головой и ответил:
— Я не верю, что вам удастся спастись, да и в мореходстве я ничего не смыслю. Будь моя воля, я бы выбрал кратчайший путь: отсюда — туда. По правде говоря, мое усталое потное тело уже тяготит меня.
Мы с Миконом и даже рулевой Дионисия, растроганные откровенностью этруска, в один голос заявили, что убивать такого человека было бы серьезной ошибкой. Но Дионисий посмотрел на военные корабли, которые развернулись, чтобы окружить нас, жестко улыбнулся и сказал:
— Вы — глупцы и не знаете, что говорите. Боги послали его нам как жертву, вполне их достойную. Я совершенно уверен в этом. Возможно, именно бессмертные посоветовали ему ухватиться за наше весло, чтобы мы могли пролить его кровь во имя нашего спасения. Другого выхода у нас нет.
Он произнес эти слова, внимательно оглядывая небо, море и прибрежные холмы. Ветер был обманчивым, постоянно менял направление, а далеко на севере темнели тяжелые тучи. Главный гребец высунул голову из-под палубы и крикнул, что его люди не выдерживают такого напряжения. Дионисий рявкнул, чтобы тот замолчал, и приказал команде пятидесятивесельника поставить мачту и держать парус наготове. Нам он тоже велел установить мачту и вытащить парус, хотя это и уменьшило нашу скорость. Приказы он отдавал голосом, звенящим от бешенства, но потом обратился к нам совершенно спокойно:
— Мы ничего не потеряем, приготовившись к далекому плаванию. А если придется вступить в бой, то не беда, что мачта и парус окажутся за бортом.
Он попросил Ларса Тулара снять шлем и доспехи, браслеты и перстень, приказал принести муки и соли и собственноручно нахлобучил на голову этруску увядший жертвенный венок. Тот обливался холодным потом; толстый и нагой, он улыбнулся дрожащими губами и сказал:
— Мне совсем не страшно. Дрожит только мое тело, рабом которого я являюсь.
Микон посмотрел на него припухшими глазами, присел перед ним на корточки, сложил ладони и сказал:
— Веришь ли ты в то, что вернешься, Ларс Тулар, и прошел ли ты обряд посвящения?
Ларс Тулар поднял голову, бросил на него презрительный взгляд и ответил:
— В моих ушах уже шумит время, готовое подхватить меня на свои крылья и дать мне новую жизнь, а твой голос доносится до меня издалека, как слабый писк. Я Ларс. Не нужно мне ни помазания, ни посвящения. Я знаю обо всем с самого рождения.
Микон с завистью покачал головой и собрался было расспросить этруска о его познаниях, но Дионисий не позволил этого, потому что очень торопился. Отведя Ларса на корму, он схватил его за волосы и перерезал ему жертвенным ножом горло от уха до уха, так что кровь тиррена брызнула на пенящийся бурун за бортом корабля. Проделал он это, беседуя с богами моря и воздуха, которым и посвящал жертву. Кровь пленника еще вытекала из огромной раны, когда Дионисий приказал морякам поднять парус. Северный ветер усилился и сразу же раздул полотнище, а скорость увеличилась так, что запыхавшиеся гребцы смогли наконец оторваться от весел. Небо мгновенно потемнело.
Скоро тело Ларса перестало содрогаться в предсмертных конвульсиях, и Дионисий вложил в рот покойника монету и столкнул его в море. Он сразу же пошел ко дну и у нас на глазах исчез в водовороте — только увядший жертвенный венок покачивался на волнах… Северный ветер стал таким сильным, что рвал канаты и парус.
Теперь у нас было большое преимущество перед противником, потому что наши преследователи до последнего мгновения шли на веслах, чтобы легче было атаковать нас. Они впопыхах ставили мачты и поднимали паруса, а ветер сталкивал их суда друг с другом. Но никто из нас не кричал от радости, и Дионисий не хвалился своей жертвой. Он со своим рулевым был занят тем, что прикидывал, куда нам сейчас безопаснее плыть.
Печальное жертвоприношение не понравилось никому из фокейцев, хотя позже все сошлись на том, что оно было неизбежным и что Дионисий не мог поступить иначе. Мы, не сговариваясь, постарались забыть об этом событии, и я не думаю, что кому-то из переживших наше плавание захотелось когда-нибудь рассказывать о смерти Ларса Тулара.
