— Аля? Всё-то она знает, — усмехнулась Тася и кивком указала на дверной проём, завешанный ситцевой занавеской. — Спит егоза. А сын огород поливает.
Присев на скамью возле двери, Малика принялась развязывать шнурки на стоптанных башмаках. Адэр растерялся. Снять сапоги — но он никогда не ходил по полу босиком. Остаться обутым — но хозяйка босая.
— Да вы скидывайте сапоги. Чай надоели за целый день, — проговорила Тася.
Прошлёпала стопами по свежеокрашенным половицам к громоздкому комоду и выдвинула ящик.
Адэр сел рядом с Маликой и окинул комнату взглядом. В простенке между окнами трюмо, в щель между зеркалом и рамой уголком вставлена пожелтевшая фотография. Крышка трюмо усеяна безделушками: фаянсовая шкатулка, фарфоровые слоники, стеклянные шарики. На кресле корзинка с клубками ниток. Посреди комнаты круглый стол, накрытый вязаной скатертью.
Держа перед собой просторную рубаху, Тася повернулась к Адэру:
— Купила сыну на вырост. Должна вам подойти. — Зубами оторвала этикетку. — Чего ж вы не разулись? Я вам калоши дам. В калошах сподручнее.
У Адэра отвисла челюсть. Он никогда не видел калош, но знал, что эту обувь надевают простолюдины, когда идут убирать навоз.
Тася заметила его замешательство:
— Если сапоги широкие, можете не снимать.
Адэр встал:
— Выйду на воздух, Анатана подожду.
— Анатан парную проветривает, угар выгоняет. — Тася вытащила из комода льняные штаны. — Идёмте, покажу, где банька.
Адэру тяжело дались последние дни. От воспоминаний о постоялых дворах, плесневелых ваннах, узких кроватях и пропахших сыростью постелей бросало в дрожь. От слова «банька» по спине побежали такие же мерзкие мурашки.
Спотыкаясь в потёмках о невидимые кочки, Адэр шёл за Тасей по огороду. Безлунное небо сливалось с крышами домов. Издалека доносился сиротливый лай собаки. Где-то ухнула ночная птица. Вдруг захотелось сбежать. Тихо повернуть назад, незаметно выбраться на улицу, сесть в машину и унестись куда угодно, лишь бы подальше от смехотворной и унизительной роли рядового инспектора. Но что-то заставляло передвигать ноги и, стиснув зубы, вглядываться в смутные очертания низенького строения, которое казалось зловещим.
Тася упёрлась ладонями в двери. Раздался скрип, в кромешный мрак вырвался сноп света.
— Анатан! Встречай!
Вложила Адэру в руки штаны с рубахой и растворилась в темноте.
Адэр вошёл в тесный предбанник, освещённый керосиновой лампой. Закрыл за собой дверь. Воздух мгновенно стал осязаемо плотным. Заложило уши.
В противоположной стене открылась дверца, выпустив облако пара. На пороге появился Анатан в чём мать родила.
— Раздевайтесь, не стесняйтесь, — протараторил он и скрылся в водянистом тумане.
Адэр сел на скамью, посмотрел на ушаты с водой. На табурете — махровые полотенца. На крючках, вбитых в стену, — рабочие вещи Анатана и чистая льняная одежда, на полу — сапоги, облепленные глиной, и резиновые башмаки.
— Яр! Чего так долго?
Адэр обернул бёдра полотенцем и ступил в парную. Опустившись на прогретую деревянную полку, вдохнул горячий воздух с примесью какого-то запаха — то ли травы, то ли цветов — и неожиданно для себя улыбнулся.
— Хорошо? — спросил Анатан, расположившись рядом.
— Хорошо, — протянул Адэр, осматриваясь.
В углу тускло горел фонарь, освещая бревенчатые стены, маленькое запотевшее оконце с форточкой, деревянную бочку с водой, низкую каменную печку, в чёрном зеве которой алели угли.
Адэр поймал на себе въедливый взгляд:
— Что-то не так?
Качнувшись вперёд, Анатан поднялся:
— Залезайте повыше, я жару поддам. — И набрал в ковш воды.
Адэр растянулся на верхней полке и со смешанными чувствами закрыл глаза. Тело нежилось в тепле, чистоте и свежести, а разум противился — лучше затыкать нос в постоялом дворе, чем ходить нагишом перед плебеем.
— Готовы? — прозвучал голос Анатана.
Адэр повернулся к нему лицом, но не успел спросить, к чему надо приготовиться. Анатан выплеснул воду из ковша на горку камней, лежащих на печи.
Казалось, что уши свернулись в трубочку. В лицо впились сотни раскалённых иголок. Воздух обжёг горло. После второго ковша Адэра сдуло с полки на дощатый пол. Анатан расхохотался.
