В дверь постучали.
— Войдите! — крикнул Хагедорн. Вошла горничная.
— Я хотела только спросить, господин уже ложится спать? А то я принесла кирпич.
Хагедорн наморщил лоб.
— Что принесли?
— Кирпич, — повторила девушка. — Его нельзя класть в постель слишком рано, а то он остынет.
— Вы что-нибудь понимаете? — спросил Хагедорн Шульце.
— Не совсем, — ответил Шульце и, обращаясь к горничной, сказал: — Господин еще не собирается спать. Принесите ваш кирпич попозже.
Горничная вышла.
Хагедорн, растерянный, погрузился в мягкое кресло.
— Вам горничная тоже принесла нагретый кирпич?
— Никоим образом, — ответил Шульце. — Уж не говоря о коньяке. — Он размышлял.
— А сиамских кошек? — Хагедорн показал на корзинку.
Шульце схватился за голову, присел на корточки и стал разглядывать спящих котят. При этом не удержался и сел на ковер. Один котенок проснулся. Потянувшись, он вылез из корзинки и устроился на фиолетовой штанине Шульце.
Хагедорн писал открытку матери.
Шульце, улегшись на живот, играл с котенком. Потом проснулся второй, сонно посмотрел через край корзинки и после долгих размышлений тоже вылез на персидский ковер. У Шульце теперь прибавилось забот.
Хагедорн, взглянув на эту сцену, улыбнулся и сказал:
— Осторожнее! Они царапаются!
— Не беспокойтесь, — заявил человек на ковре. — Я умею с ними обращаться.
Оба котенка играли на пожилом господине в салки. Когда он их придерживал, они мурлыкали от удовольствия. Я чувствую себя как дома, подумал он. И когда эта мысль пришла ему в голову, его осенило.
Хагедорн закончил писать открытку, а Шульце положил двух котят обратно в корзинку к третьему. Они вопросительно смотрели на него, щуря черные глаза и довольно поводя хвостами.
— Я скоро приду к вам опять, — сказал он. — А сейчас спите, как положено маленьким послушным кискам!
Потом он уговорил молодого человека передать открытку горничной, которая отнесет ее на почту.
— За мной реванш, — сказал Шульце. — Вы должны посмотреть мой номер. Идемте!
Они отдали открытку горничной и вошли в лифт.
— Фамилия любезного господина, который хорошо знает старого Тоблера, Кессельгут, — рассказывал Хагедорн. — Мы прибыли с ним одновременно. А четверть часа назад он спросил меня, не надо ли мне его содействия в концерне Тоблера. Считаете ли вы возможным, что он способен это сделать?
— Почему бы и нет? — сказал Шульце. — Если он хорошо знает старого Тоблера, то уж справится с этим.
— Но отчего совершенно посторонний человек решился мне помочь?
— Наверное, вы ему симпатичны, — сказал Шульце. Такое объяснение, видимо, показалось кандидату наук недостаточным.
— Разве я симпатичен? — спросил он удивленно. Шульце улыбнулся.
— Даже чрезвычайно!
— Извините, это ваше личное мнение? — спросил молодой человек, покраснев.
— Это мое твердое убеждение, — ответил Шульце и тоже смутился.
— Славно, — сказал Хагедорн. — То же самое вызываете и вы у меня.
Помолчав, они доехали до пятого этажа.
— Вы живете на громоотводе? — спросил Хагедорн, когда Шульце начал подниматься по лестнице на шестой этаж.
— Еще выше, — ответил тот.
— Господин Кессельгут хочет послать Тоблеру мои работы, — сообщил Хагедорн. — Надеюсь, старый миллионер кое-что смыслит в рекламе. Ну вот, опять я завел свою шарманку, да? Но это не выходит у меня из головы. Я сбился с ног, мотаясь по Берлину уже не первый год. Почти каждый день меня отфутболивают куда-нибудь еще. Наконец, увозят в Альпы. И едва я там появляюсь, как совсем чужой человек спрашивает меня, не хочу ли я служить в концерне Тоблера.
— Желаю удачи, — сказал Шульце. Они шагали по узкому коридору.
— Когда я заработаю денег, то отправлюсь в большое путешествие вместе с матерью, — заявил Хагедорн. — Может быть, на озера в Северной Италии. Мать была только в Свинемюнде и Гарце. Для шестидесятилетней женщины это мало, не правда ли?
Шульце был того же мнения. Пока молодой человек рассказывал о выигранных призах и связанных с ними географических познаниях, Шульце возился с дверным замком. Открыв дверь, он зажег свет.
Стокгольм и шхеры застряли у Хагедорна в горле. Он уставился бессмысленным взглядом на убогую каморку. После долго молчания он сказал:
