– Вдовы? – воскликнула Варенька.
– Да-с. Если их действительно убили, то у него осталась вдова с детьми в Якутске. – Черевин украдкой пальцем подтер слезу под очками, снял их и убрал в футляр. – Только не надо падать в обморок, у меня с собой нюхательной соли нету. Полковник, капитан Сеньчуков еще не пришел в себя?
– Никак нет, – ответил Секеринский. – В полном беспамятстве и бредит. Я приставил к нему человека, чтобы записывал. Вот, извольте, записи за вчерашний день.
По знаку полковника жандарм достал из папки подмышкой толстую пачку исписанных листов и протянул генералу.
– И о чем же бредит наш друг капитан? – спросил Черевин, передавая ее Секеринскому.
– Очень странный бред, ваше превосходительство. Только о деньгах. Вот, судите сами: «Мундир с шароварами у Нордштрема 100 рублей… вальтрап гвардейский адъютантский не меньше шестидесяти… шашка 14 рублей… сапоги длинные форменного образца американской лакированной кожи – 19 рублей… аксельбант золоченый с наконечником – 18 рублей…»
– Он что, в бреду прейскурант читает? – спросил Черевин.
– Не знаю, но дальше все в том же роде. Что кредит на обмундирование он в экономическом обществе весь выбрал, а полгода еще не прошло, да и платит неисправно, так что Пенский второй не разрешит. И опять по-новой прейскурант.
– Где он сейчас? У себя на квартире?
– У тестя на Рузовской. У капитана в квартире такой хармидер, что даже спать не на чем. Мы допросили жандарма, дежурившего в ту ночь у дворца напротив Штаба. Он говорит, что после ваших агентов часа через полтора к офицерским флигелям подъехал еще один человек в волчьей шубе мехом наружу и прошел внутрь. Спустя полчаса он же, но без шубы, выскочил наружу вместе госпожой Сеньчуковой и убежал в разные стороны. А еще через полчаса вышел ваш агент с перевязанной головой и огромным мешком за спиной.
– А г-н Владимиров был как раз в такой волчьей шубе мехом наружу, – встряла Варенька.
– Наверное, Фаберовский волок эту шубу как улику для опознания нападавшего, – сказал Черевин. – Много ли народу у нас ходит в таких шубах!
– Да порядочно! – сказал Секеринский. – Я за вчерашний вечер по гостиницам да ресторациям человек семь арестовал. Все сибиряки-промышленники, золотой народ.
– В каком смысле – золотой?
– В том смысле, что я их отпустил, ваше превосходительство.
– А дом на Дмитровском проверили?
– Проверил. Владелец дома г-н Кудрявцев говорит, что до Нового года на втором этаже снимала квартиру г-жа Сеньчукова. Но контракт не был продлен, и теперь квартира сдается. Говорит, что княгиня Радзивилл проявила к дому интерес.
– А дворников допросили?
– Дворники взяли расчет, и теперь у г-на Кудрявцева в доме новые дворники. А тех ищи теперь свищи! Квартиру мы осмотрели, но ничего интересного не нашли. Обычная квартира содержанки.
– Надо найти, куда делась Сеньчукова, – сказал Черевин. – Она наша единственная сейчас ниточка. Если найдете живой – допросите негласно, чтобы не спугнуть заговорщиков. Соломона Варшавчика еще не доставили?
– Ждет в прихожей, ваше превосходительство, – сообщил жандарм.
– Ведите сюда!
Двое жандармов ввели Соломона, державшего в правой руке крышку эмалированного ночного горшка.
– Господин Варшавчик, признайтесь, куда вы дели записку г-на Фаберовского, которую должны были передать мне лично позавчера? – спросил Черевин.
Соломон гневно посмотрел на Вареньку, толстые губы его затряслись, на глаза навернулись слезы и он внезапно ударил крышкой горшка себя в грудь. Генерал в изумлении отступил на шаг.
– Вы меня не запугаете! – выкрикнул студент. – Я человек! А не как тут некоторые полагают! Я не позволю! Я требую!
Соломон закашлялся и стал стучать себя крышкой.
– Чего это он? – спросил Черевин у жандармов.
– Под кроватью прятался. Мы его за ноги вытаскивали, так он в горшок вцепился, так с ним в коридор и выехал. Сам горшок мы отобрали, а крышку, вишь, никак.
– Я заявляю повсеместный протест! – крикнул опять Соломон.
– Господин Варшавчик, какой-такой протест?! – сказал полковник Секеринский. – Вы состоите у меня на жаловании, каждый месяц на него конфекты барышням покупаете и в театр их водите, и еще протестовать смеете! Я вот вас в ДПЗ посажу к политическим и расскажу им, кто вы есть. Вот тогда будете протесты им заявлять и крышкой от клозетной чашки в дверь стучать, только вас никто не услышит.
