– И не говорите, ваше превосходительство, – вмешался Артемий Иванович. – Шипят. И не заткнуть же…
– Сами заткнитесь лучше, пока по уху не схлопотали. Лаппа-Сардженецкий доложил, что в великокняжеском фойе все стулья заняты гвардейскими офицерами, которые почему-то сидят там, а не в партере или ложах, а какой-то камердинер привез тюк, в котором жандармом при входных дверях были усмотрены револьверы. А еще стало известно, что великие князья прибыли не только в сопровождении охраны из гвардейских офицеров, но и на всех улицах, прилегающих к театру, собралась, я думаю, та самая Свято-Владимирская лига: с десяток деревенских саней с какой-то сволочью в малиновых кушаках и с офицером при каждых санях. Я вызвал со Шпалерной конвойцев, подъесаула Киреева с 3-й терской сотней. Надеюсь, что они прибудут ранее следующего антракта. Тогда мы эту банду поарестуем да сволочем в Литовский замок, там уж мы все разузнаем. Одно меня тревожит, что сейчас приедет цесаревич смотреть на па-де-де в конце действия, и скажет дядьям, что Государя не будет. Владимир Александрович может успеть приказать им рассредоточиться до прибытия конвоя.
– А нельзя, – поинтересовался Артемий Иванович, закрывая ухо руками, – раз уж конвой прибудет, попросить их взять штурмом одно местечко? Тут, по соседству?
– Уж не на Николая ли Ивановича Королькова вы в обиде? – спросил Черевин, впервые за весь вечер улыбнувшись. – Полно, его уже и в городе нету, он все билеты распродал, да к себе на Поклонную гору поехал.
– Как я вас люблю, ваше превосходительство, – качнулся к генералу Артемий Иванович, так что тот испуганно вскочил с диванчика. – Это я пьяный, или всем так хорошо?
– Это тебе хорошо! – снова разозлился Черевин. – А кругом всем плохо, потому, что они не могут позволить себе даже рюмочку пропустить! Убирайся с глаз моих!
– А мне чего делать? – спросил Фаберовский.
– Идите к себе наверх, да смотрите в оба, может, еще что усмотрите. Охрану я вам оставлю на всякий случай, но Борхвардта явно теперь не на вас натравливают. Я буду в буфете в бельэтаже.
– Степан, дай денег, – высунулся из-за портьеры Артемий Иванович, когда Черевин ушел. – Последние за ложу отдал. Попросил полицмейстера, скотину, билеты достать, так божится, что нету. Отправил меня к какому-то Королькову. Сидит вот такая харя на втором этаже, отдельный кабинет, самовар… Она тут, в «Угличе», за каналом в Литовском рынке засела… «Вы знаете, говорит, господин хороший, что продаю я билеты по особо возвышенным ценам». Как назвал мне это возвышенную цену, так я и сел. Показал ей лист. А оно мне отвечает: «У нас-де дело коммерческое, мы политикой не занимаемся. Пусть ваше начальство в кассе билет оставляет». Пришлось мне в его жирную харю револьвером тыкать. Только так он цену и сбавил.
– Ты мне сейчас глаз револьвером выбьешь!
– И все равно в два раза дороже вышло.
– Не дам я тебе денег.
– Тогда пошли вместе в буфет. Мне надоело с ним про привокзальный буфет разговаривать. А она, дура, думает, что люстра может на публику упасть.
И Артемий Иванович повис на Фаберовском. Поляк пожал плечами, и они вывалились в променуар. Из ложи, где должна была сидеть Сеньчукова с папашей-уксусником, вышел Дурново.
– Вы сами подписали себе приговор, – сказал он, и из ложи дрожащий голос Сеньчуковой ответил:
– Как вам будет угодно, ваше превосходительство.
Фаберовский увидел, как лицо Петра Николаевича перекосилось со злобы, он сильнее распахнул дверь, чтобы хлопнуть ею на весь театр, но подошедший к ложе Феррейра де Абреу величественно подал ему монету, приняв за капельдинера, и вошел внутрь.
* * *
В буфете было много народу, но публика сторонилась столика, за которым восседали Фаберовский с Варенькой и Артемий Иванович. Многие предпочитали стоять, держа в руках бутерброд, чем приближаться к ним ближе чем на сажень.
– Ты, Степан, мне настроение портишь! – на весь буфет выкривал Артемий Иванович, глядя на хмурую физиономию поляка. – Ты мне жизнь портишь! Господа, он портит мне жизнь! Подойдите сюда и взгляните на него!
Публика отступила от столика еще на шаг, а все гвардейские офицеры и крупные чины исчезли из буфета, словно бы их там никогда и не было. Артемий Иванович встал, держась за спинку стула.
