— Я пробуду здесь месяц, если не надоем тётушке... — повторила она и снова неотразимо улыбнулась Прасковье Александровне.
— Как можете вы кому-то надоесть! — воскликнул Пушкин.
— Не в том дело, — решительно возразила Прасковья Александровна. — Муж не безделица, которой без рассудка швыряются.
— Но зачем же вам прогонять меня! — жалобно произнесла Анна Керн. — Ведь можно найти какой-нибудь предлог... К тому же мой муж не раз повторял, что лучше мне уехать, чем чувствовать себя такой несчастной...
— Вы несчастны? — тотчас спросил Пушкин.
— Вздор! — решительно сказала Прасковья Александровна. — Обычные семейные передряги...
— А я так просто не могу, не смею представить, что кто-то имеет счастье называть вас своей... женой, — произнёс Пушкин, продвигаясь на нелёгком пути любовной игры.
Анна Керн слегка наклонила голову, готовясь ответить, но вернулась Алина Осипова и порывисто уселась на своё место, пристально глядя то на Вульфа, то на Керн.
— В нашем университете, — сказал Алексей Вульф, — преподают множество дисциплин. — Он откинулся к спинке стула, выпуская из ноздрей удлинённого прямого носа струйки табачного дыма. — Чистую и прикладную математику, логику, метафизику, нравоучительную философию, естественную историю, всеобщую и русскую историю, химию, опытную физику, политическую экономию...
— Ну хорошо, — прервала его Прасковья Александровна. — А не прогуляться ли нам?
Вышли в парк. Алексей Вульф поддерживал под локоток свою кузину. С Пушкиным шла Аннет. Растравляя свои раны, она говорила:
— Я не знаю женщины прелестнее моей кузины Анны. О, она и девочкой была уже красавицей. Мы вместе жили четыре года в тверском имении её отца, Бернове, и ещё тогда я понимала, что рядом с ней я дурнушка. Помню нашу общую гувернантку француженку mademoiselle Benoit — мы обожали её!..
Пушкин слушал рассеянно и всё поглядывал, как высокий, стройный, умело-сдержанный Алексей Вульф, склонив голову, шептал что-то своей кузине.
Аннет уловила его взгляд. Она заговорила лихорадочно-торопливо:
— Mademoiselle Benoit была требовательной, да, очень, очень требовательной, но умной. Она имела французскую фамилию, но на самом деле была из Лондона: серьёзна, сдержанна, лет сорока пяти...
К ним быстрым шагом подошла Алина Осипова — побледневшая, непохожая на саму себя. Некоторое время шли молча вдоль аллеи с карликовыми деревьями.
— Вы обещали написать мне в альбом, — сказала Алина, вдруг проявляя к Пушкину необычное внимание. — Вы напишете?
— Я? Вам? О-о... Как только прикажете!
— У mademoiselle Benoit, — дрожащим голосом продолжала Аннет, — всегда мёрзли ноги. Она держала их на мешочке с горячими косточками чернослива...
— Это очень интересно, — сказал Пушкин. — Может быть, присоединимся к ним?..
— Но зачем? — возразила Аннет.
— А я понимаю! — взволнованно произнесла Алина.
— Ну что ж, идите, идите, — вдруг не сдержала слёз Аннет. — Ведь вы только и мечтаете, чтобы быть там...
И вот Пушкин уже там. Алексею Вульфу из чувства приличия пришлось отступить от выгодной своей позиции.
Анна Керн не могла не кокетничать.
— Моя кузина Аннет Вульф успела передать мне ваши слова. «Vous avez produit une vive impression sur Poushkine»[191], — сказала она мне. Правда ли это? И ещё будто прежде вы ей сказали обо мне: «Une image quia passe devent nous, qui nous avons une et que nous ne reverenns jamais»[192]. Это правда?
Пушкин помедлил с ответом, потом произнёс полушутливо-полусерьёзно :
— Вы ненасытное чудовище, милая Анна. Вам нужны жертвы за жертвой.
В голове мелькнуло, что любовь, страсть не принесёт ему ничего хорошего. Но страсть нарождалась, он чувствовал её, как болезнь, овладевшую им и ломающую его.
— Вот я отправлюсь в своё одинокое Михайловское, — сказал он, — и буду шептать ваше имя: божественная... Нет, потом я одумаюсь и скажу себе: гадкая, бессовестная.
Анна Керн рассмеялась. Её смех прозвучал как колокольчик. Она оперлась на его руку и заговорила доверительно, кротко, нежно:
— До шестнадцати лет я жила с родителями в Лубнах, захолустном городке на Полтавщине. Жила как все жили: танцевала на балах, участвовала в домашних спектаклях, выслушивала комплименты. Но, поверьте, в душе я оставалась мечтательной, устремлённой к идеалам... В шестнадцать лет меня против воли обвенчали со стариком, пятидесятидвухлетним генералом. Почему? Да просто потому, что моему отцу льстило, что его дочь станет генеральшей. И вот я несчастна...
