Робко юноша склонил.
И богиням льстит измена:
Прозерпине смертный мил.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И счастливец отпирает
Осторожною рукой
Дверь, откуда вылетает
Сновидений ложный рой.
Потом пили чай. Разговор завязался пустячный.
— Почему вы смеётесь, мадемуазель? — спросил Пушкин у пятнадцатилетней Зизи.
— Потому что засмеялась она. — Зизи указала на Алину Осипову. — А если кто-нибудь другой смеётся, — пояснила она, — тогда смеюсь и я.
— Да, да, у неё такая манера, — подтвердила Аннет. Вид у неё был грустный: она ревновала Пушкина к Алине.
— Она всегда смеётся, — подтвердил и Лёвушка. Он сидел возле Алины.
Алексей Вульф со значительным видом молчал; в нём было что-то фатовское.
На столе кипел самовар, пар поднимался лёгкими облачками; рядом с самоваром стояли банки со сливками.
— Так отчего же вы засмеялись? — спросил Пушкин у Алины.
— Этого я не могу вам сказать, — ответила она и засмеялась.
Тотчас опять засмеялась Зизи.
— Что за глупые манеры, — недовольно заметила Прасковья Александровна.
Ещё не начало темнеть, но сквозь распахнутые окна уже тянуло вечерней сыростью от близких озёр, прудов, Сороти и зелени вокруг. Должно быть, в низине стлался туман.
— Не надейтесь, что я подумаю, что вы смеётесь надо мной, — сказал Пушкин. — И я знаю, над чем вы смеётесь.
— Зачем же спрашиваете? — в один голос ответили Алина и Зизи и снова громко засмеялись.
— Этому будет конец? — сердясь, произнесла Прасковья Александровна.
— Они всегда так, — взволнованно сказал Лёвушка.
Вдруг послышался звон колокольчика. Кто бы это мог быть? Батюшки, да это Иван Матвеевич Рокотов и помещик того же уезда Пальчиков — в одной коляске.
— Милости просим, господа. — Прасковья Александровна приказала зажечь свечи.
— Вы слышали новость? — с ходу начал Рокотов. — Je tiens beaucoup a votre opinion...>1 Покойный Карамышев имел дочь от своей крестьянки!.. Pardonner та franchise...[69][70]
— Знаем, всё знаем! — дружно ответили ему.
Долговязый Пальчиков носил полосатые канифасовые панталоны и зелёный сюртук; он был носат и щеголял узкими баками. Рокотов тоже молодился и сильно душился. Оба почитались женихами.
У Пальчикова был странный дефект речи. На вопрос: «Откуда вы родом?» — он ответил:
— Моя родня вся Псова. — Это вместо Пскова.
Все девушки — Аннет, Зизи, Нетти, Алина — выскочили из-за стола и опрометью бросились из гостиной — хохотать.
— Умираю! — послышался голос Зизи.
Вернулись они, потупив глаза, с серьёзными лицами.
— Это что? — строго спросила Прасковья Александровна.
Пошёл помещичий разговор о хозяйстве.
— У нас, — сказал Пальчиков, — к сожалению, поместья хромают либо на одну, либо на обе ноги. То есть или помещик не имеет от своих крестьян желаемых выгод, или крестьяне от помещика, или обе стороны...
— Старосты, приказчики — все мошенники, — сказала Прасковья Александровна. — Только сам помещик может наблюдать свои интересы и интересы своих крестьян. Но ведь кто захочет жить в деревне?
Ни Рокотов, ни Пальчиков не желали: на зиму они уезжали, по крайней мере, в Псков.
— Я в деревне жить не могу, — жаловался Рокотов, поглядывая на девушек. — И управляющему позволяю держать пару лошадей и для оных сена и овса...
— Скучные разговоры! — воскликнул Лёвушка. — Лучше танцевать.
И все тотчас его поддержали.
— Je a de la verve, n’eft-ce pas?[71] — сказал Пушкин, восхищаясь юношеской оживлённостью брата.
Местом для танцев летом служила прямоугольная большая площадка в глубине парка, окружённая барбарисовыми кустами, с огромной старой липой посредине — «зелёный танцевальный зал». Оркестр из дворовых со скрипками, виолончелями и дудками, стоя за кустами, наигрывал вальсы и кадрили. Темнота сгустилась, и вдоль кустов расставили горящие плошки. Слабое пламя колыхалось, по площадке метались тени, и всё выглядело сказочным и фантастическим. Кружились пары.
— Придумайте девиз для моей печатки, — томным голосом попросила круглолицая Аннет.
— «Я очаровательна», — сказал Пушкин.
— Вы смеётесь надо мной?
— «Я совершенство».
