Прочитал текст и подполковник Клекотов. Ему показалось, что комиссар, придумывая это обращение, опять вспомнил пионерский лагерь, — слишком уж прекраснодушно и наивно-романтически звучали некоторые фразы. Но не это главным образом тревожило подполковника. Он по-прежнему считал, что прополкой, выдергиванием сорняков мальчишек увлечь нельзя.
— Испытайте свое красноречие, — сказал он Климу.
— Только сейчас начинайте! — процедил Дробовой, недовольный тем, что начальник лагеря поддержал не его. — Немедленно начинайте, а то вы со своей розовой водицей не раньше обеда их соберете.
— Сейчас еще рано. — Клим верил в свою правоту и поэтому был спокоен. — Придут ребята, а машин нет. Нехорошо получится…
Было минут двадцать девятого, когда из-за леса послышалось приближающееся урчание моторов. И сразу же ожили, заговорили динамики на всех просеках.
— Внимание! Внимание! — раздался приветливый голос Клима. — Ребята! Помощь ваша требуется! Поля соседнего колхоза заполонили сорняки, и правление просит нас подключиться к борьбе с ними. В нашем лагере четыреста крепких ловких рук. Никакие сорняки не устоят против такой силищи!.. На сборы дается пять минут! Машины уже подходят к нашему лагерю! Через пять минут ждем вас у штаба!.. А ну-ка, покажите, какой взвод самый оперативный! Засекаю время!..
Нельзя сказать, что речь комиссара всколыхнула, зажгла и подняла лагерь. Когда горн пел «Бери ложку, бери хлеб», мальчишки собирались и строились значительно быстрее.
Прошли назначенные пять минут. Подъехали машины. Шоферы выжидательно посматривали на руководителей лагеря, стоявших на крыльце штабной избы, и, не получив никаких указаний, начали выключать моторы.
Ни один взвод пока не вышел на штабную поляну. С просек долетали сердитые крики командиров.
Клим одернул рукав куртки — прикрыл бесполезные теперь часы, на которые все это время смотрел с надеждой. Он чувствовал себя так, словно ему нанесли личную, ничем не заслуженную обиду. Не меньше Клима переживал и капитан Дробовой. У него и в мыслях не было торжествовать по случаю неудачи комиссара.
— Встряхнуть их надо! — Дробовой крепко сцепил челюсти. — Так встряхнуть, чтоб запомнили надолго!
— Надо найти другую работу, — сказал Клекотов.
— Встряхнуть! — запальчиво произнес Дробовой. — И я, кажется, придумал — как!.. Что, если…
— В первую очередь прошу подумать о другой, более интересной работе! — не дослушав, повторил Клекотов и, видя, что капитан все-таки хочет сказать, как он собирается встряхнуть мальчишек, добавил строго: — Примите это, пожалуйста, как приказ!
— Слушаюсь! — вытянулся Дробовой, но в его лице было столько упрямства, что подполковник понял: разговор о «встряхивании» не окончен.
Прошло минут двадцать. Первым на штабную поляну вышел взвод Славки Мощагина. Затем с большими интервалами появились и остальные. Еще через десять минут машины тронулись.
— Песню! — крикнул с переднего грузовика капитан Дробовой, но никто не запел.
Мальчишек привезли на земляничную плантацию. В колхозе считали, что здесь они если и не принесут заметной пользы, то и навредить не смогут. Кусты земляники ни с каким сорняком не спутаешь и попортить их трудно. Чтобы куст погиб, надо его нарочно срезать или выдернуть с корнями.
Ребятам объяснили, что нужно делать. Работа несложная, но утомительная и нудная: выдергивать сорняки, обрезать усы и взрыхлять землю вокруг кустов земляники.
Солнце палило нещадно, и все мальчишки разделись до трусов. Сержанты тоже поснимали старенькие, выцветшие гимнастерки. Один капитан Дробовой ни одну пуговицу не расстегнул. Отведя каждому взводу по участку и проследив за началом работы, он пошел в правление колхоза.
Дробовой не разделял виды работ на интересные и скучные. Любая работа приносит пользу и потому должна выполняться безупречно. Но приказ есть приказ, и капитан шел в правление, чтобы еще раз переговорить с председателем и представить на выбор подполковнику Клекотову список всех работ, которые колхоз может доверить мальчишкам. Пусть начальник лагеря сам решает этот праздный, по мнению Дробового, вопрос.
