Тарелки заскользили по столам, а Вовка все крутился вокруг Богдана, который и не замечал его — смотрел через открытую дверь столовой куда-то вдаль.
— Дай попробовать! — Курносый Вовкин нос нацелился прямо в торт. — Один кусочек!
Богдан растерянно кивнул головой, и Вовка вырезал из торта дольку, положил на бумажную салфетку и вернулся на свое место за взводным столом.
Гришка Распутя, протянув длинную руку, подтащил салфетку с куском торта к себе. Рот у Вовки открылся и стал круглым, как у рыбы.
— Не бойсь, — успокоил его Гришка и долго рассматривал дольку, даже потрогал ее пальцем. — Настоящий.
Вовка не выдержал длительного испытания и потащил салфетку к себе.
— Не бойсь, — повторил Гришка. — Мне целый надо.
— Придет твой день — получишь.
— Мой — в декабре, а мне скоро надо.
Гришка тяжело опустил голову и не поднял ее, пока перед ним не оказалась тарелка с завтраком. Но и ел он не так, как вчера. Какая-то мысль мешала ему. Аппетит вернулся к Гришке лишь вместе с добавкой, которую принесла Ната.
— Спасибочки, — произнес он.
Из всех мальчишек, пожалуй, только Сергей Лагутин был недоволен праздником, устроенным для Богдана. Если бы уже действовала разработанная ребятами система наказаний, то за ночной побег Богдану не миновать бы стрижки волос наголо. А вместо этого его поздравляют, подносят ему торт.
Раздраженный вышел Сергей из столовой, а из кухни Катя вынесла поднос с небольшим термосом и завтраком в металлическом судке.
— Это ты первым отделением командуешь?
— Ну я, — отозвался Сергей. — А что?
— А то, что из-за тебя мне лишняя работа!
Сергей относился к девчонкам со сдержанной снисходительностью.
— Что еще скажешь? — насмешливо спросил он. — Ты давай, не стесняйся. У меня есть несколько минут, пока мое отделение завтрак заканчивает.
— Важности-то, важности сколько! — Катя скорчила рожицу. — Если уж ты такой командир, так заботься о своих солдатах! Твой боец заболел, а ты только важничаешь!
— Кто заболел? — насторожился Сергей.
— Незабудкин, кажется.
Сергей знал, что бывшего сектанта поселили где-то в штабе, и уже не считал его в своем отделении.
— Он наоборот — Забудкин. Это раз, а два — он уже не мой. Понятно?
— А до болезни все-таки ты его довел! — настаивала Катя. У нее был задиристый характер. И хотя потом она часто каялась, но, начав кого-нибудь поддразнивать, остановиться не могла. — Все твое отделение — смех сплошной! Один — верзила громадный, ест за двоих! Другой — шарик бильярдный! А тот, который сегодня именинник, — бандитище настоящий. Ты ведь как огня его боишься!
Сергей начинал сердиться.
— Слушай! Иди, куда шла, пока поднос не перевернула!
Катя нарочно замахала рукой с подносом — и в стороны, и вверх, и вниз. Поднос держался на руке, как привязанный, и все, что было на нем, казалось намертво приклеенным.
— Нас в пэтэу специально учат, — пояснила она. — Если пошлют на корабль, я в любую бурю не уроню!
— Ну и плыви, плыви дальше!
Сергей отвернулся, а Катя неохотно пошла к штабу, сожалея, что наболтала лишнего. Она оглянулась.
— Я еще не все тебе сказала!.. Не то, вернее.
— Потом доскажешь! — отмахнулся от нее Сергей и крикнул в дверь столовой: — Первое отделение! Выходи строиться!..
Получив от Кати завтрак, Забудкин блаженствовал. Комната на чердаке штабной избы напоминала небольшой двухместный номер в гостинице какого-нибудь районного городка: невысокое, но широкое окно, свеженькие обои на дощатых стенах, ковровая дорожка, две тумбочки, два стула и две койки. Одну из них занимал Забудкин.
Он принял завтрак в постели. Пустой судок стоял на тумбочке, а Забудкин сидел на койке, укутав ноги одеялом, и попивал чаек, понемногу наливая его в стакан из термоса.
Такая жизнь его устраивала. Он отлично выспался, плотно поел, и никто не приказывал ему стать в строй или работать. Правда, предстояла встреча с врачом, но Забудкин умел разговаривать с медиками и не опасался осмотра. Он вчера не случайно жаловался на боль в животе: знал, что живот — самое темное для медиков место. Вечером врача еще не было в лагере. Клим обещал прислать его утром.
Из чердачного окна была хорошо видна дорога, по которой приехали мальчишки. От дороги отходила тропа. Забудкин каким-то чутьем отгадал в человеке, появившемся на тропе, лагерного врача. Мужчина приехал первым пароходом и шел не торопясь, помахивая небольшим портфелем. Изредка он загадочно улыбался, будто припас для кого-то любопытный сюрприз. С этой улыбкой врач и вошел в штаб.
