— Обязательно. Можно сказать, я его уже простила.
— Ну, вот и хорошо. В конце концов, это жизнь, никуда от нее не денешься. — Анна, наконец, посмотрела на Долли и удивилась ее бледности. — Ты себя хорошо чувствуешь?
— Да, а что?
— Да нет, так… Спустимся вниз, выпьем кофе? Я до сих пор не могу согреться после этой лодчонки. Да и в доме холодно. Как в склепе.
— Точно, — отозвалась Долли, глядя на море. — Как в склепе.
* * *
В гостиной кто-то разжег камин, и Анна порадовалась запаху дыма и потрескиванию поленьев. В большой комнате сразу стало уютнее. Анна приготовила кофе, подала чашку Долли, сидевшей неподвижно, как статуя, в своем кресле, и, подвинув второе кресло ближе к огню, расположилась так, чтобы видеть невестку.
Вскоре явился Облонский. Свежий, бодрый, с порозовевшими то ли от морского воздуха, то ли от коньяка щеками. Он ввалился в гостиную, шагнул к жене, собираясь по привычке чмокнуть ее в щеку, но, вспомнив обо всем, остановился и вопросительно посмотрел на сестру. Анна нахмурилась и покачала головой. Взгляд Облонского потух.
— Как прогулка, братец? — спросила Анна. — Туман рассеялся?
— Почти. Отличная погода, просто отличная. Наконец-то солнышко показалось, я уж думал, так и будет эта хмарь держаться. Очень уж мрачным было утро. — Он хлебнул из бутылки, и глаза его снова заблестели. — Вам обязательно нужно прогуляться. Свежий воздух — прекрасное средство от меланхолии. Ну, а вы как? Смотрю, камин разожгли.
— Это не мы, — сказала Анна, щурясь на яркий огонь. — Мы спустились, он уже горел. Я думала, это твоя работа.
Облонский взял кочергу и перевернул пылающее полено.
— Бук, — сказал он. — Бук замечательно горит. Долго. Буковые поленья, скажу я вам, это вещь. Будь моя воля, только буком и топил бы. Жаль, дороговато выходит. Но греет отменно. Однако я…
За окнами послышались шаги.
— А это еще кто? — вскинул голову Стива.
Дверь хлопнула, кто-то прогрохотал тяжелыми сапогами по террасе, ненадолго замер перед дверью в гостиную, пыхтя и отдуваясь, и наконец на пороге появилась массивная фигура в штормовке, болотных сапогах и с большим рюкзаком за плечами. В руках гостя были несколько удочек разного размера и сачок. Густая борода почти скрывала его лицо.
Несколько секунд все недоуменно смотрели на мужчину, выглядевшего нелепо в этом снаряжении посреди гостиной. А потом лицо Облонского расплылось в улыбке, он вскочил с кресла и, воскликнув: «Ба! Левин, дружище!», бросился навстречу переминающемуся с ноги на ногу гостю.
Мужчины обнялись.
— Не узнал, представляешь? — вскричал Облонский. — Не узнал! Совсем ты, браток, заматерел! Аня, это же Левин! Помнишь нашего Робинзона?
— Ну-ну, — смущенно пробасил Левин, отстраняясь от друга. — Да будет тебе. Не хватало еще целоваться тут.
Он посмотрел на женщин:
— Здравствуйте, Анна. Здравствуйте, Даша. Очень рад вас видеть.
— Здравствуйте, здравствуйте, Костя, я тоже очень вам рада, — улыбнулась Анна. — Прямо с необитаемого острова к нам?
— Да не, я не с острова, я с деревни, — белозубо улыбнулся Левин.
— Удивительно, — пробормотала Долли.
— Да что же удивительного? — Левин прислонил к стене удочки и сачок, снял рюкзак и доброжелательно посмотрел на Долли. — В деревне сейчас дел-то никаких и нету. Покос разве что, ну так с этим и подождать пару деньков можно. Степа, как тут с рыбалкой?
— Да обожди ты, неугомонный, с рыбалкой! — рассмеялся Облонский. — Не успел войти, а уже… Раздевайся-ка и садись.
Он помог Левину снять штормовку, бросил ее на рюкзак и чуть ли не силой усадил друга в кресло рядом с Анной.
— Выпьешь?
— Да что ты? Помилуй бог, в такую рань. Да и вообще, алкоголь… это вредно.
— Ну! За встречу-то?
— Даже не знаю… Разве что по капельке.
— Коньяк, виски, джин, ром, текила?
— Мне бы водочки…
Пока Облонский звенел бутылками у барной стойки, Левин рассматривал гостиную и, смущенно посмеиваясь, поглядывал на женщин. Начать разговор сам он не решался.
— Как я вам рада, Костя, — пришла ему на помощь Анна. — У нас тут нечто непонятное происходит. Может быть, вы ясность внесете. Только умоляю, снимите сапоги. А то я чувствую себя как на сейнере.
