За осенью — неизбежность. Переживем ли мы холодную зиму? Жизнь проходит в торговле арахисом, семечками и кукурузными хлопьями. И эта женщина, к которой я приговорен как к тюрьме. Почему именно мы попали за решетку в этой стране, где тюрьма плачет практически по каждому? Закон безумных, уважают ли они самих себя? Что будет делать вся эта молодежь? Жди, пока не увидишь, как взрывают эти старые дома. История становится все более печальной оттого, что превращается в мусор. Жена не перестает мечтать. Но что это? Кто это? Призрак прошлого? За мной, с отравленным клинком? Что тебе надо, гнилая дрянь? Я сказал Халиме с отвращением:
— Смотри…
Она удивилась. Мы задались вопросом:
«Он пришел поздравить или порадоваться чужому несчастью?»
Вот он стоит, омерзительно улыбаясь. С глазами-щелками, мясистым носом, мощной широкой челюстью. Будь с ним жесток, как бег времени.
— Тарик Рамадан! Что тебя принесло?
Халима сказала, разволновавшись:
— Первый визит старых знакомых после нашего возвращения в этот мир.
Тарик спросил:
— Кто я, если не утопленник?
Я ответил со злостью:
— Ты явился из прошлого как самый страшный мой кошмар.
Я отвлекся на покупателя, потом посмотрел на него с презрением.
Он сказал:
— У меня плохие новости.
Халима ответила:
— Плохие новости нас уже не огорчают.
— Даже если это касается досточтимого Аббаса Юнеса?
Я возразил:
— Он любящий сын… Мне предложили вернуться в театр, а когда я отказался, он открыл нам лавку…
Жена добавила:
— Его пьесу уже утвердили!
Однако он пришел исключительно из-за пьесы. Ослепила ли его ревность? Он пережил смерть, но не может перенести успеха Аббаса. Пусть захлебнется от злости. Ты — источник всех бед. Тебя поймет только человек вроде меня, мы с тобой из одной выгребной ямы. Он пояснил:
— Действие пьесы происходит в этом доме. Она о вас. Она рассказывает о новых преступлениях, о которых никто и не догадывался.
Возможно ли это? Аббас не сказал нам ни слова о сюжете пьесы. Он идеалист. Я задал вопрос:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Всё… всё. Ты не пытаешься понять?
Что это значит? Почему Аббас изобличает сам себя? Я обратился к нему:
— Даже тюрьму?
— Это он донес на вас в полицию, и он убил Тахию.
— Что за бред!
Жена выступила:
— Что ты имеешь в виду, враг Аббаса?
И я спросил, несмотря на то, что сердце мое сжалось:
— Разве это не просто пьеса?
Халима сказала:
— У него есть разумное объяснение…
— Сами посмотрите спектакль.
— Злость ослепила тебя.
— Но преступление…
— Ты сам преступник!
Я говорил, а сердце мое все не отпускало:
— Сумасшедший завистник… Мой сын может и глупец, но он не предатель и не убийца…
Он выкрикнул:
— Убийцу Тахии нужно арестовать!
Он схлестнулся с женой в ядовитой перепалке, а я стоял в растерянности, пока не сказал ему грубо:
— Чего тебе надо?
Я прогнал его с проклятием!
* * *
Именно тогда я стал тонуть в море подозрений. Не может быть, чтобы он принес с другого конца света ложь, которую легко проверить. Он мерзавец, но не дурак. Не в силах оставаться один на один со своими опасениями, я посмотрел на жену и ощутил на себе ее взгляд. Мы — чужие, которых соединил старый дом. Если бы не боялся разозлить Аббаса, дал бы ей развод. Аббас единственный, кто придает этой горькой жизни съедобный вкус. Он — единственная оставшаяся надежда. Жена промолвила:
— Он врет.
Я спросил, схватившись за спасительную нить:
— А зачем ему врать?
— Он не перестал завидовать Аббасу.
— Но есть же пьеса.
— Мы ничего о ней не знаем. Сходи к Аббасу.
— Так или иначе, я с ним увижусь…
— Но ты ничего не предпринимаешь. Я боюсь. Она глупа и упряма. Я сказал:
— Куда спешить?
— Он должен знать, что плетут у него за спиной.
— А если он признается?
— В каком смысле?
— Если признает, что в пьесе есть все, о чем говорил этот мерзавец?
— Ты найдешь разумное объяснение.
— Вот не знаю.
— Зачем ему разоблачать себя, если бы он действительно был убийцей?
— Не знаю.
— Делай же что-нибудь! Время не ждет.
— Я соберусь, конечно.
— Иначе я пойду сама.
— У тебя нет приличной одежды… Они забрали наши деньги… Полицейский избил меня, сучий потрох.
— Это старая история. Подумай о том, что происходит сейчас.
