А понял, точнее, почувствовал, узрел внутренним оком этот авторский подвиг, невероятное и необходимое творческое усилие один Александр Пушкин. (Он единственный понял Михаила Хераскова как поэт поэта [Гранцева].) В «фабульном» (неосознаваемом, но чувствуемом) слое затекста стихотворения «Поэт» герой-всадник долго, тяжело карабкается по утесам на гору (Парнас?) и, наконец, оказывается на ее вершине. И тут ему, потрясенному, является, с громовыми раскатами, прореха в небесах, открывая «свышний мир». (Словно воспроизводится старинная гравюра: ученый монах пробивает головой вход в высшие слои мироздания.)
Можно предположить, что стихотворение «Поэт» и посвящено Пушкиным не только и не столько собирательному образу, поэту вообще, но одному из своих учителей – М.М. Хераскову. «На склоне дней своих, в 1805 году, Херасков напечатал отдельным изданием эпистолу – иначе трудно определить жанр этого стихотворения – под заглавием «Поэт». Через шесть с лишним десятков лет после Сумарокова, но с опорой на его теорию и с эпиграфом из «Епистолы о стихотворстве», {Напрасно на Парнас слагатель смелый входит, Коль Аполлон его на верх горы не взводит.}» [Западов].
Перекличка: Сумароков – Херасков – Пушкин?
На уровне текста – узнаваемый Александр Сергеевич: в «заботах суетного света» «всех ничтожней он» (так сурово и нелицеприятно можно говорить только о самом себе – на исповеди). Но стихотворение же не о сибаритстве и суете – о священнодействии и подвиге. О миссии Поэта. О завоеванном трудом «верхе горы».
А кто, как не Херасков, знаем мы теперь, способен быть символом подвига поэта?
* * *
В чем же заключалась суть главного открытия Михаила Матвеевича Хераскова, его отчаянного и героического прыжка в неведомое… в вечность?
От схематизма-рационализма – к живому чувству; от статики (бедности) авторской позиции – к динамике (богатому набору авторских видений).
Оказалось, что воссоздать непосредственное чувство художественными средствами возможно: достаточно из описания («изображает мне картину мысль моя») перевести его в живое, здесь-и-сейчас проживание. А для этого (в «Бахариане») транспонировать из первой, ранее переусложненной позиции-сообщения с несколько искусственно помещенным туда наблюдателем-комментатором, во вторую позицию кода – авторского отношения, видения и чувствования. (Ибо текст является непосредственной действительностью мысли и переживаний [Бахтин Проблема].)
Из внешнего – во внутреннее; от размышления – к чувству. Динамика вместо статики. Переналадить свое художественное бессознательное: не «рассказываю, что я увидел, что N. смешон», но посмеюсь над N. Вместе с вами, читателями.
А, может, не явный смех, а промелькнувшая улыбка. Или ироническая усмешка. Скрытая в бессознательном автора, но смутно ощущаемая читателями. Или не ощущаемая.
И автора «за руку не схватишь».
Вот еще один пример «разрыва» акцентированных семантических полей (бессознательного и осознания) у Хераскова: «Но царству кто из нас не хочет обороны, / Тот враг отечества, враг веры, враг короны, / И должен общее презрение нести» («Россиада»). «Враг отечества» – серьезная формула. Страшная. Посему и экзистенциальный «разрыв».
Но гуманист и мудрец Херасков произносит вердикт тут то ли скороговоркой, то ли с иронией и болью, но совершенно точно не пафосно и не с надутой важностью судии. Об этом свидетельствует поле 2+3 во второй, авторской, позиции.
* * *
Итак, в «Бахариане» явилась «пушкинская» легкость. Еще до самого А.С. Пушкина.
Поэты, младшие современники Хераскова, жадно изучали новинку мэтра, учились, перенимали.
Что именно? Богатство жанров, опробывание и экспериментальное смешение разных эстетик и мировидений – в одном произведении: «Назидания, лукавая сатира, сентиментальная история, волшебная сказка, рыцарский роман, утопия, духовный травелог, педагогическая поэма, героический эпос, богатырская былина – множество отдельных форм, освоенных русской словесностью к началу XIX века, вошли в качестве эстетических элементов в единое художественное пространство “Бахарианы”» [Гранцева 2015; с. 144]. Ведь если в обоих архаических стилях «Бахарианы» (см. таблицу № 5) традиционное второе семантическое поле тотально царит в авторской позиции (100 %), то в стиле современном, в той же «Бахариане», его лишь 63 %.
