Топос и хронос бессознательного: новые открытия - страница 52

Если же сигнальные звуки А и Р групп имеют негативное значение (т. е. звуки Р группы инвертированы), возможны нарушения восприятия по типу синдрома Аспергера. (Что не отменяет факты влияния на аутизм патологии зеркальных нейронов [Добрюха].)

Разумеется, эта гипотеза должна быть проверена экспериментально.

А мы вернемся к нашему сквозному герою.

Помимо избывания своей личной драмы (не через экзистенциальный «разрыв», а посредством сюжетного разрешения: наказания обидчика), Херасков в «Бахариане», волшебной повести в стихах, открывающей литературу XIX века, совершает освобождение всей русской словесности от сковывающих ее пут!

Рыцарский подвиг.

К нему и перейдем. Третье, основное, открытие Хераскова относится ко второй позиции кода затекста, т. е. внутреннему миру автора. Именно Михаил Матвеевичу удалось совершить смену парадигмы, переворот в художественном бессознательном русских авторов и читателей, т. е. подготовить наступление расцвета поэзии пушкинской поры. Его молодым современникам осталось только освоить уже готовую платформу, новый язык коммуникации на бессознательном уровне, закрепив, на уровне сознания, новую лексику и интонации.

Этот переворот можно обозначить позаимствованным у эволюционистов словом ароморфоз. В тысячелетней истории русской литературы и фольклора их было всего два.

Первый переход – внутри фольклора: от его малых жанров (где автор – непосредственный участник магического или театрализованного действа; и когда вторая, авторская, позиция кода часто совпадает с первой или находится по соседству) – к волшебным народным сказкам (где автор уже сказитель, т. е. существует на границах текста: «Автор вне изображенного (и в известном смысле созданного им) мира. Он осмысливает весь этот мир с более высоких и качественно иных позиций» [Бахтин Проблема], а именно, во втором семантическом поле, отныне обычно не совпадающем с полем первой позиции кода).

Несколько веков авторская позиция была жестко привязана к этому второму, «интеллектуальному», семантическому полю. Интонации мудреца, летописца, почти небожителя: весомо, поучительно, объективно… неподвижно. В редчайших случаях (когда в произведении повествование начинало идти от имени необычного или явно отрицательного героя, например, беса) автор вынужден был на время уступить свою взвешенную надмирную позицию персонажу (и тогда вместо двойки в коде появлялись поля 3 или 2+3, т. е., в нижнем регистре, ложь, насмешка и т. п.). Так автор дистанцировался от «неправильного» героя.

Сколько процентов занимало второе семантическое поле в авторской позиции предшествующих жанров? В «Слове о полку Игореве» – 100 %, в русских народных волшебных сказках – 96, в древнерусских повестях (на древнерусском языке) – 95, в поэзии XVIII века – 91 (а без стихотворений Хераскова – все 97). Зато в былинах – всего 80 % (не потому ли М.М. Херасков в «Бахариане» сознательно им подражал как эталону?).

Только 2 % отрывков эпических поэм Хераскова (из ста проанализированных нами) относятся не к каноническому второму авторскому полю, а к другим. В «Бахариане» таких уже 28 %, в поэзии же XIX, «золотого», века – 40.

Представление о том, что «всякое живое, компетентное и беспристрастное наблюдение с любой позиции, с любой точки зрения всегда сохраняет свою ценность и свое значение. Односторонность и ограниченность точки зрения (позиции наблюдателя) всегда может быть прокорректирована, дополнена и трансформирована (перечислена) с помощью таких же наблюдений с других точек зрения» [Бахтин Проблема] стало аксиомой в ХХ веке. На рубеже XVIII и XIX веков это не осознавалось ни практиками (поэтами), ни теоретиками (филологами). К необходимости смены авторской позиции, обретению ею динамики, гибкости, живости, непосредственности, т. е. к радикальному перевороту в характере художественной коммуникации Херасков пришел через ряд промежуточных, «экспериментальных», этапов.