При входе в зал каждый новый посетитель поднимал глаза на галерею, осведомляясь, не желает ли хозяин поговорить с ним? Если у Ролло было такое желание, он делал знак пальцем и исчезал в кабинете.
Подниматься к нему следовало не сразу. Другие не должны были знать, что Ролло желает говорить именно с этим человеком. В сущности, его знак красноречиво свидетельствовал, что у хозяина есть к посетителю дело, но он желает держать это в секрете.
Избранник должен был расположиться возле бара, заказать виски и поговорить с барменом. Опорожняя стакан следовало не спускать глаз с официанта, который разносил кушанья. Через некоторое время разрешалось пройти между столиками и остановиться, чтобы послушать джаз, и лишь после этого с безразличным видом скрыться за бархатными занавесками, драпирующими вход на лестницу.
Обычно сразу за занавесками стоял Батч. Высокий и тощий, с бледным лицом, одетый во все черное, но с белым галстуком, украшенным золотой булавкой с подковкой, Батч подпирал стену и с самым равнодушным видом ковырял в зубах гусиным пером, следуя лучшим традициям гангстерских боевиков, которые он обожал.
Казалось, Батч не обращает внимания на вошедшего, и тому оставалось лишь продолжать путь, зная, что если Ролло не хотел бы его видеть, этот дылда не разрешил бы сделать ему и шагу.
Кабинет Ролло поражал роскошью: дубовая обивка стен, скрытое освещение, письменный стол, покрытый толстым стеклом, великолепные картины на стенах, мягкие кресла и огромные диваны.
Ролло встречал посетителя, сидя за столом с толстой сигарой в желтых зубах и сонливым выражением на лице.
На столе никогда не было ни одной бумаги. Ролло сидел, скрестив руки на зеленом бюваре и смотрел на посетителя так, словно это был последний человек, которого он хотел видеть.
Около камина стояла Селия, мулатка, похожая на бронзовую статую. Она почти никогда не говорила, но ее сумеречные глаза были устремлены на лицо посетителя все время, пока он находился в кабинете. Человеку с воображением Селия напомнила бы кобру, поднявшуюся на хвосте, а ее сочные губы походили на красный плод, разрезанный пополам.
Фигура этой женщины поражала того, кто видел ее впервые: спереди она казалась невероятно тонкой, а если она поворачивалась в профиль, можно было подумать, что это существо родилось под карандашом карикатуриста. Ярко-красный тюрбан скрывал ее курчавую шевелюру, никто никогда не видел Селию с непокрытой головой, потому что она стыдилась своих волос. Шелковые платья, которые были у нее в великом множестве, подчеркивали все линии ее тела, и мужская часть посетителей клуба сходилась в мнении, что Селия невероятно сексуальна. Но ни у кого даже и мысли не было проверить свои теоретические выкладки на практике: эта женщина была любовницей Ролло.
Там, в кабинете, обделывались дела, составлялись планы, заключались договоры. После ухода посетителя, Ролло поднимал брови и бросал взгляд на Селию, и тогда она решала — да или нет. Эта женщина обладала странной способностью читать мысли и уже не раз предостерегала любовника от опрометчивых поступков.
Но желающих обмануть Ролло было очень немного. Те, кто пытался сделать это, сами теряли все. Одного или двух полиция выудила из Темзы, другие, которые казались Селии менее опасными, попадали в госпиталь с разбитыми черепами.
Никто не решался прекословить хозяину: если дело было решено, в нем нельзя было изменить ни одной детали, иначе Ролло впадал в бешенство.
В этот вечер Ролло сидел за письменным столом с сигарой в зубах и лупой в глазу и рассматривал брошь удивительной красоты. Бриллианты, изумруды и рубины сверкали в мягком освещении кабинета, когда он слегка поворачивал драгоценность.
Селия, заглядывая через его плечо, тяжело дышала, и в ее глазах горел алчный огонь.
Наконец, Ролло положил брошь на бархатную подушечку, отодвинул лупу и заерзал, удобней устраиваясь в кресле, спинка которого жалобно взвизгнула.
— Там, внизу, сейчас сидит Гомец, — сказал он. — Эта безделушка должна покинуть страну до завтрашнего утра.
— Как бы я хотела такую! — воскликнула Селия, не спуская с броши огромных черных глаз. — Зачем ее портить? Ведь нам не нужны деньги, а мне она нравится и так.
