— Ну и пусть мы с тобой зашли в тупик! Что из того! Пусть я не жду от наших отношений ничего нового и знаю, что завтрашний день принесет те же огорчения и муки, все равно, нам лишь одно остается: вместе влачить бремя жизни, вместе страдать! Мы возвратимся в Гавр, а там — будь что будет, лишь бы ты хоть изредка был со мною, только со мною… Вот уж три дня я не смыкаю глаз у себя в комнате, там, через площадку, и борюсь с мучительным желанием прийти к тебе. Но ты был так слаб, ты мне казался столь сумрачным, что я не решалась… А нынче оставь меня здесь, не гони от себя. Увидишь, как нам будет хорошо, я свернусь калачиком у тебя на груди и буду лежать тихо-тихо. А потом, вспомни, ведь это наша последняя ночь здесь… В этом доме мы будто на краю света, вокруг ни души, не слышно и дуновения ветерка. Никто сюда не может прийти, мы одни, совершенно одни, если мы тут умрем, сжимая друг друга в объятиях, никто даже и не узнает.
Бешеная жажда обладания обуяла Жака, возбужденного словами Северины; под рукой у него не было оружия, и он уже хищно растопырил пальцы, готовясь сжать ей горло, но тут она, по привычке, повернулась и задула лампу. Он поднял ее на руки и понес к постели. То была едва ли не самая бурная из их любовных ночей — неповторимая, единственная, когда им казалось, будто они сливаются и без остатка растворяются один в другом. Измученные страстными ласками, утомленные до такой степени, что они перестали чувствовать свое тело, любовники не могли, однако, забыться сном и покоились рядом, не размыкая рук. И как в ту памятную ночь в Париже, в комнате тетушки Виктории, Жак молча слушал, а Северина, прильнув устами к его уху, все шептала и шептала что-то. Возможно, в тот вечер, прежде чем задуть лампу, она ощутила присутствие смерти. До этого дня молодая женщина всегда доверчиво улыбалась Жаку, ей и в голову не могло прийти, что в объятиях возлюбленного ей постоянно угрожает гибель! Но теперь она вдруг почувствовала леденящее дыхание смерти и в необъяснимом страхе прижалась к груди Жака, будто ища у него защиты. Казалось, она безмолвно предает себя в его руки.
— О дорогой, если бы ты только решился, как мы были бы счастливы там, в Америке!.. Нет, нет, я больше не требую от тебя совершить то, чего ты совершить не в силах, я только оплакиваю нашу разбитую мечту!.. Сейчас мне вдруг стало очень страшно. Сама не знаю почему, но мне чудится, будто меня подстерегает беда. Конечно же, это ребячество, но я то и дело оборачиваюсь, словно кто-то стоит за спиной и уже занес над моей головою руку… И ты, милый, ты — мое единственное прибежище, ты — моя радость, отныне только в тебе одном вижу я смысл жизни.
Ничего не ответив, Жак только сильнее сжал Северину в объятиях, точно хотел таким образом выразить все то, о чем не говорил, — свое волнение, свое искреннее желание неизменно быть добрым с нею, неистовую страсть, которую она по-прежнему в нем будила. Подумать только, а ведь всего минуту назад он жаждал убить Северину! Не погаси она лампу, он, без сомнения, задушил бы ее. Никогда он не избавится от своего ужасного недуга, припадки болезни начинаются у него без всякой видимой причины, он и сам не в состоянии понять и объяснить почему! Взять хотя бы нынешний вечер, ведь она хранит ему верность, так доверчиво и пылко тянется к нему! Или, быть может, чем больше она его любит, тем яростнее он к ней вожделеет? Видно, подчиняясь ужасному древнему инстинкту самца, он жаждет уничтожить ее! Ведь мертвая, она будет принадлежать только ему да сырой земле!
— Скажи, дорогой, почему мне так страшно? Но знаешь ли ты, что мне грозит?
— Не тревожься, не надо, ничто тебе не грозит.
— Бывают минуты, когда я просто содрогаюсь от ужаса. Меня все время подстерегает опасность, не знаю, какая именно, но она тут, рядом… Почему мне так страшно?
— Нет, нет, не бойся… Ведь я люблю тебя и никому не позволю причинить тебе зло… Разве ты сама не чувствуешь, как нам хорошо в объятиях друг у друга.
Их затопила волна нежности, и они умолкли.
— Ах, дорогой, — вкрадчиво продолжала Северина едва слышным шепотом, — ты только подумай, нас ожидала бы впереди бесконечная вереница таких ночей, как сегодня, ночей, когда бы мы сливались вместе и ощущали бы себя единым существом… Мы продали бы этот дом и уехали бы с вырученными деньгами в Америку, где тебя все еще ждет приятель… Каждый день, ложась в постель, я мысленно представляю себе, как бы мы там жили… Ведь тогда все вечера походили бы на нынешний. Ты б обладал мною, я безраздельно принадлежала бы тебе, а потом мы засыпали бы рядом, не разжимая объятий… Но ты не можешь решиться, знаю. И если я говорю об этом, то не потому, что хочу тебя огорчить, нет, слова, помимо воли, рвутся из груди.
