Удовольствие в его груди также имело отношение к мужчине, сидящему рядом с ним. Гейдж внимательно наблюдал за тем, как Брейди подносит поджаренный сыр к своему рту.
— Не суди меня слишком строго, Шеф. Я больше импровизирую, чем готовлю.
Брейди откусил кусочек. Еще один. Черт, это было хорошо. Сладко-соленое сочетание масла, сыра и яблок взрывалось на языке, а необычное добавление розмарина раскрывало ароматы, которые невозможно было бы получить при помощи других ингредиентов.
— Хорошая работа, учитывая твой энтузиазм, — сказал Гейдж после еще двух укусов и невозможности Брейди облечь в слова то, насколько чертовски вкусно это было.
— Я добавляю это в свое меню.
Гейдж рассмеялся, не прекращая жевать.
— Подкуп не обязателен. Ты уже заполучил меня.
Но насколько долго? Увидев горячее, молодое, идеальное тело Гейджа, двигающееся в центре толпы на танцполе этой ночью, Брейди чуть не поджал хвост и не развернул свои Док Мартенс сорок пятого размера в сторону двери. Какого черта он пришел туда, делая вид, что зависать в гей-баре было нормальным для него? Словно что-то из этого было нормальным? Новизна могла на какое-то время удержать интерес Гейджа, но это не могло продлиться долго, а Брейди уже чувствовал то, чего никогда не хотел ощущать.
Словно он хотел… назвать бутерброд в честь Гейджа Симпсона.
Дожевав последний кусочек, Гейдж потер рот и откинулся назад на кожаный диванчик, словно могущественный лев на отдыхе, который ни капли не заботился о следующем приеме пищи или сексе. Что ж, он уже поел, поэтому остается...
— Когда я второй раз пришел сюда, — произнес Гейдж, — я хотел трахнуть тебя на этом столе.
Брейди закашлялся, когда глоток сидра пошел “не в то горло”. Гейдж прочитал его мысли.
— Этом столе?
Гейдж посмотрел через плечо в сторону входной двери.
— Может, на том столе. Или вон том. Главное, ты, я и стол уже некоторое время являются моей главной порно-фантазией. Но я настроен реализовать часть этого сегодня ночью.
— Правда?
Гейдж наклонил голову, порочная усмешка, расплывалась на его лице по мере приближения. От этой улыбки Брейди чувствовал, словно его ударили электрошокером прямо в мозг.
— Кажется, я задолжал тебе минет, Брейди.
О, да, задолжал. Их рты встретились, грубо и отчаянно, жадно ища удовольствие, которое могли получить только от этого единения. Тот бутерброд мог быть удивительным на вкус, но рот Гейджа заслуживал миллион звезд “Мишлен”[2].
Все сузилось до этого рта, руки Гейджа, поглаживающей член Брейди, его сердца, стучащего под ладонью Брейди. Так быстро, так живо. И его тела, ставшего мягким и ослабевшим от желания, крови Брейди, наполнявшейся силой по мере того, как Гейдж вливал свою жизненную силу в него.
Нет, это не ощущалось как жалость. Это было во много раз более опасным.
***
Рот Брейди был лучшим, что пробовал Гейдж, а Гейдж считал себя знатоком. Он был сочетанием сладости и специй, не похожим ни на что, чего касались губы Гейджа до этого. Ожидание того, что другие части тела Брейди могли по вкусу быть такими же, и если они могли поспорить с этим ртом, то сердце Гейджа прожжет дыру в его груди.
— Гейдж, — простонал Брейди и Гейдж мог поклясться, что ощутил этот звук. Он пустил музыкальную вибрацию по всему его телу, удары басов к его члену,... Брейди прервал поцелуй. — Вернемся ко мне.
— Нет. Здесь. — Конечно, лофт Брейди был всего в квартале отсюда, но это было слишком далеко. Он уже ждал слишком долго. Гейдж должен был попробовать его сейчас. Он упал на колени перед кабинкой, дернул Брейди к краю кожаного сиденья и развел его бедра. Пряжка на ремне — расстегнута. Молния — тоже.
— Мы не можем, — задыхающимся голосом, в котором слышалось “да, да, я хочу, но… причина” выдавил Брейди. — Любой может увидеть нас с улицы.
Верно, они сидели в тридцати футах от открытых, от потолка до пола окон, которые выходили на “Фултон Маркет”. В предрассветные часы этот район был городом призраком, но всегда был шанс, что прохожий-извращенец мог прислониться своим носом к стеклу. Раньше это могло бы волновать Гейджа, но сейчас, мысль о том, что кто-то может увидеть его, доводящего этого огромного мужчину до пика удовольствия проложила тропинку в ранее нетронутую часть разума Гейджа.
