– Труды Валлиомида из Эрштле. Это в Некрополисе такому учили? – дхусс выразительно поднял бровь.
– Валлиомида из Эрштле… Ну да, в Некрополисе. У Мастеров обширные библиотеки.
– Если б они ещё извлекли из них хоть какую-то пользу…
– А они и извлекли. Для себя, конечно же. Мир есть юдоль скорби, боли и несчастий. Всех в конце ожидает гибель, даже долгожителей-аэлвов. Следовательно, главнейшей задачей всех живущих является победа над смертью.
– Я бы с тобой поспорил…
– А зачем, Тёрн? Это ж не мои слова, так в Некрополисе учат. А все возражения и так известны. Мол, смерть есть необходимейшее условие жизни, и друг без друга великие сёстры не ходят.
– Но это так, – спокойно сказал Тёрн, посторонясь и пропуская Стайни в узкие двери лавки Ксарбируса. – Без смерти нет жизни. Чтобы кто-то жил, кто-то другой должен умереть – вернее даже, умирать, постоянно и бесконечно. Мы едим живое, становящееся в нас мёртвым. Мы разделяем разумных и неразумных, считая, что убивать последних вполне допустимо. Мир не бесконечен и не бесконечно-плодороден. Великий круговорот…
Они медленно брели по узкой улочке, самая странная пара из всех, что были в Семме. Непонятный дхусс, утверждавший, что он вовсе не дхусс, и человек, девушка, прошедшая адское горнило Некрополиса, чьё тело изменено магией, и кто ведает пределы этого изменения?..
– Оставим это, – отмахнулась наконец Стайни. – Мне это, если честно, не интересно. Я знаю, что сдохну, тело сожрут черви, а чем они побрезгуют – и неудивительно, после эдакой-то гадости, что я в себе носила! – то просто сгниёт. И хорошо ещё, если окрестные источники не отравит. Ну а про именуемое мудрецами «душой» я предпочитаю не распространяться. Ибо не верю. Как и Мастера Некрополиса. В этом-то с ними согласиться можно. Уж я на зомби насмотрелась, будь уверен, Тёрн.
– У зомби нет души, согласен. Она покинула плоть в мгновение смерти, – дхусс сосредоточенно глядел себе под ноги. – Душа – то, что отличает мёртвое от живого, Стайни. И она есть у всего, что движется, растёт, множится и умирает. Всякое чувствующее создание – от мельчайшей былинки до подводных исполинов – наделено душой.
– Последователи Ома-креатора тебя бы поставили на правёж за ересь, – ухмыльнулась бывшая Гончая.
– Руки у них коротки. Пока что больше кричат, чем ставят, – Тёрн не повернул головы.
– Бывает, что и руки вдруг удлинятся, – Стайни озиралась по сторонам за двоих.
– Какое это имеет к нам отношение?
– Самое прямое. Ксарбирус решил пробираться к одному из храмов Феникса, верно? А не сказал, куда именно мы направимся?
– Сказал. Самый юг Гиалмара.
– Где-то в верховьях Сеттона?
– Не уточнял.
– А как насчёт Ринн-А-Элина или там Кессерской пущи?
– Первое упоминал, о втором не обмолвился. Сказал, что пойдём «верх по Делэру», а он, если мне не изменяет память, выходит как раз к Кессеру.
– Клоссы. Ох… Ладно, а потом что?
– Говорил, что пустит в ход заклятье поиска, когда доберётся до места.
– Там ведь ещё и гномы неподалёку, – продолжала размышлять вслух Гончая. – Дин-Аран.
– Ты что, это ж сильно к западу? – удивился дхусс.
– Только выход на поверхность, Тёрн, только выход. Открытый для торговли. Гномьи тоннели тянутся на десятки лиг, а иные – так даже и на сотни.
– А, понятно. «Прорытые в дни славы подземных королевств»?
– Нет, почему это «в дни славы»? – Стайни то ли не поняла иронии, то ли сделала вид, что не поняла. – Всегда рыли и сейчас роют. Пшеница под землёй не растёт, но зато темновых грибов хватает. От них, правда, голову порой кружит и глазам что-то привидеться может, но есть их вполне можно. Особенно если с маслицем пожарить.
– А ты откуда знаешь?
– Гончие едят всё, что можно и что нельзя тоже. Одна из заповедей нашей службы.
– Гм. «Нашей» службы? Стайни, Ксарбирус не забыл, часом, извлечь какую-нибудь скляницу? – Тёрн улыбался, тон его оставался шутлив, однако глаза едва заметно сузились.
– Испугался? – усмехнулась в ответ девушка. – Говорят, что «бывших Гончих не бывает». От себя хотя и отказываешься, и память бы всю отрезала да выкинула – но ведь нет. Так пусть хоть как-то послужит.
