И все больше. Одна провинность за другой. Но вода шелестела. И женщина поняла, что она здесь, а вода – там.
А следующая – через время… Это подняло ее, заставив спуститься со ступеней. Стоя под мягкими струйками, она запрокинула голову и раскрыла рот, широко. Пила, захлебываясь. И подумав быструю мысль, уколом, не из тех, что верещали мышами в голове до того, встала ровно, поворачивая голову, чтобы смочить длинные волосы полностью.
Ладони держала под прядями, не давая воде утечь в пол. Когда вода ушла, женщина вернулась в угол и села. Прижавшись спиной к неровной стене, ждала. Засыпала, смотрела в темноту и снова дремала, внутри головы сворачиваясь клубком, отгораживаясь от всего.
Должна быть еще еда. Она приходит справа, если протянуть руку и туда же, в появляющуюся выемку, надо поставить пустую миску. Правая рука ныла от сотен одинаковых движений – к стене и обратно. Выемки нет. Ничего не было. Но через время снова пришла вода. И она, стоя под струями, заново училась думать и училась новому времени. Новые мысли, как раскормленные щенки, ползали в голове и никак не хотели выстраиваться в нужном ей порядке. Все должно что-то значить. Эта мысль была пошустрее и женщина, устав, позволила ей распоряжаться там, в пустоте черепа. Что-то значить…
Если две воды – одна за другой, то это должно что-то значить. Гонг.
Нет его. И это тоже… Думать было больно. Слезы текли из глаз, когда мысли ворочались, скребли по кости изнутри неловкими когтями. И за слезами приходило желание. Сильное, свирепое. Требовало своего. И она плакала еще. Устав от требовательности желания, она, спотыкаясь, пошла к ступеням и поднялась наверх. Ждала молча, просила внутри. Жарко, с интонациями забытыми вовсе. И с трудом вспоминала, что раньше – вот так. Просила. Стала, как раньше, не помня как надо, но – смотреть вверх, складывать руки и уговаривать кого-то там за потолком. И обещать этому запотолочному что-то свое. И даже кивала головой горячо, убедительно, разбрызгивая в темноте капли с концов мокрых волос. Ей полегчало. Вдруг показалось, что все будет, вернется, надо только не ждать, не сидеть, а делать и оно послушается ее, все ушедшее послушается и вернется. И будет – хорошо. Как прежде. Гонг, танец, душ, еда, темнота, гонг… Потому она запела и под собственный срывающийся голос стала танцевать танец каждого времени. Тот, что не менялся много времен ее, протекающих от Хозяина до Хозяина, от еды до еды… И, станцевав до конца, замерла. Он не пришел. Болел живот, она спускалась вниз, держа его ладонями и морщась.
Он не пришел и живот болит. Она остановилась, поняв, что думает.
Думает! И – улыбнулась. Засыпая в углу, была спокойна. Завтра это завтра, а не время следующей воды! И завтра она снова попросит и будет танцевать. И ждать его. И света. А еще… подумала, уж совсем уплывая, …она снова проверит все стены… Ей снился сон. Первый за множество времен. Она забыла его, проснувшись, но знала, что был. И снова улыбнулась…
После нескольких вод живот перестал болеть. Еле рожденные мысли копошились вяло, и не было сил. И она радовалась, что пока силы были, она смогла ощупать все стены, насколько позволял рост, и проверить полы. У той части, где появлялся свет, она провела много времени, не найдя ничего. Но радовалась, потому что сейчас, когда живот перестал болеть и боль ушла, забрав с собой ее силы, она уже не смогла бы. И мучилась бы надеждой и незнанием. Верхняя вода еще появлялась, но струйки ее все слабее, и что-то изменилось. Запах. Он появился у воды, и она нюхала ладони и волосы.
Лежала, не уходя в угол. Боялась, что в следующий раз не услышит воды. Или не найдет сил подняться. По мере того, как внешнее сходило на нет, она полюбила уходить внутрь себя. Слушала, как медленно течет кровь и как ноет неловко подвернутая рука. Садилась в своей голове и гладила по круглым затылкам мысли-щенков. С ними бы разговаривать, но они слов еще не понимали, тем более, что почти все слова она забыла. Но это прогоняло скуку: сидеть среди маленьких сонных мыслей и вспоминать слова, следя, как поднимают они головы и оживают немного. Теперь засыпала, держа руку на голове очередного щенка, прося его, чтоб никуда не делся. Танцевала по-прежнему, но уже не вставая, не было сил подняться. И просила, складывая руки – тоже не вставая Выплывая из сна, подумала, что опоздала, гонг звучит, а она все еще не плачет и далеко от ступеней. Накажут. Но – все равно, пусть.
