Нам в будущее все дороги открыты,
И все пути к счастью нас ведут,
О счастье шепчут колосья пшеницы,
И птицы песню счастья нам поют.
Теперь же, когда Люда поработала, стихи стали хорошие. Я считаю, их стоит передать по школьному радио и напечатать в спецвыпуске стенгазеты. Люда выразила то, что мы все думаем и чувствуем...
– Не все. Я лично вовсе этого не думаю, – перебил вдруг Старков.
– Интересно!.. – произнес Матвеев ошарашено и сейчас же добавил иронически: – У Старкова особое мнение. Ну, выскажешься потом.
– Лучше сейчас, – отозвался Старков чуть громче прежнего. У него был тон человека, преодолевающего лень. – Вот мы часто думаем – и педагоги с нами об этом говорят – о выборе пути в жизни. Чего ж думать и выбирать, если Семенова пишет: «Все пути к счастью нас ведут»?..
– «Все дороги» у меня теперь... – поправила Люда Семенова.
– Ну, все дороги. Все равно. «Все дороги к счастью нас везут» – это, что ли, дороги вроде эскалаторов: сами везут, и ногами передвигать не надо?
– Во-первых, не «везут» а ведут, – вмешался рассерженно Матвеев. – А во-вторых, Семенова так чувствует! У поэта такое чувство. Понял, Старков?
– Понял. И пожалуйста. – Старкову, казалось, надоело уже спорить. – Только ты же сказал, она выразила то, что все мы думаем!.. – И вдруг таким голосом, каким говорят о своих причудах, Женька закончил: – Ну, мне чего-то не захотелось, чтоб кто-нибудь решил, будто и я так думаю!
Он прикрыл рукой зевок и снова спокойно опустился на стул рядом с Виктором.
– Это как раз в духе Старкова, – пояснил Матвеев Глебу Анисимовичу и повернулся к залу: – А насчет стихов Громады скажу... В них, правда, тоже ритм соблюден, но чувства... очень странные! На самом деле: Виктору Громаде кажется, что девушка может ему заменить весь мир.
Он улыбнулся, слегка разведя руками, и Виктор увидел улыбку человека, которому это не покажется никогда.
– Весь мир, товарищи! – повторил Матвеев. – Выходит, любовь может заменить ему и учебу, и общественную работу, и культурные развлечения, и дружбу, и занятия спортом.
– «Занятия спортом», а спортплощадка не оборудована! – крикнул из зала парень в лыжном костюме. – Ответственный кто – физкультсектор? Так? А кому физкультсектор поручен?
– Мне, – ответил Михаил Матвеев.
– Физкультпривет! – крикнул парень в лыжном костюме, и собравшиеся зашумели, а кто-то захохотал, тыча пальцем в сторону Матвеева.
– Тише! – Матвеев повысил голос. – Вот тоже... Как будто это поехал и взял инвентарь! Меня направляют на склад, а на складе говорят: жди. Что ли, вы не помните, как с духовыми инструментами было? Когда...
– А кто был ответственный за культпоход в Малый? – перебила девочка с бантами из нейлона. Тон у нее был на редкость язвительный.
– К твоему сведению, не я! – ответил, торжествуя, Матвеев.
– Погоди, Михаил, – вмешался на этот раз Гришка Мигунов. – По-моему, турник, кольца можно сейчас безо всяких...
Виктор, холодея, слушал эту перепалку насчет инвентаря. Он предпочел бы самые суровые слова о своих стихах.
Наконец Рома Анферов постучал карандашом по горлышку графина:
– Отвлеклись, ребята!
– Да, вернемся, друзья, к нашей теме, – поддержал его Глеб Анисимович. – Стало быть... – И он жестом предложил Матвееву продолжать.
– Значит, насчет стихов Громады... – вернулся к теме Матвеев. – Плохо то, что Виктору кажется, будто любовь может ему заменить весь мир, – я уже говорил про это. Кроме того... Черт, потерял мысль. Сейчас вспомню... – Он потер лоб. – Ну, только что из головы вылетела! Минутку...
– Можно, я пока скажу? Я совсем коротко... – подала голос Люда Семенова.
– Пожалуйста, если коротко, – кивнул Глеб Анисимович.
– Ребята, я считаю – такое мое личное мнение, – Люда в этот раз не поднялась на сцену, а просто встала, – что нам еще рано писать о любви... ну, такой – мальчика к девочке или, наоборот, девочки к мальчику. Лучше пока что в нашем возрасте писать о дружбе. Не нужно забывать об этом прекрасном чувстве. А по окончании школы можно будет взяться и за стихи о любви. Такое лично мое, конечно, мнение...
И Люда Семенова, потупясь, села.
