Неотделимы от имени Волоса и «валы» как укрытия. Правда, в более поздних легендах повествуется о том, что валы и, в частности, Змиевы валы были пропаханы кузнецом, который запряг в плуг змея-чудище и гнал борозду-вал до самого моря, где и утопил своего врага. Но это уже позднее, «змеиное» напластование. А в «вале» мы видим древнее «бол» и индоевропейское *uel-. Такие совмещения очень характерны.
Мы не будем специально вникать во все тонкости и детали длительного процесса слияния двух образов — «медведя» и «змея». Скажем лишь, что этот процесс протекал ещё на уровне древних праиндоевропейцев: так, следы его заметны в мифологиях почти всех народов индоевропейской языковой семьи. Достаточно поздний герой былин — Волх Всеславьевич, например, при всей его, судя по имени, вполне однозначной связи с медведем-волосом или его жрецами, был, по былине, сыном Змея.
Здесь же заметим для полноты сведений, что кроме противников громовержца, чьи теонимы выходят из знакомого нам корня *uel, существует целый ряд «чудищ» с корнем *Budh-. Такие, как древнеиндийский Ахи-Будхнья или уже сильно изменённый древнеиранский Ажи-Дахака. Но здесь первое слово нам знакомо, «ахи» или «агхи» — это и есть индоевропейское «змей». Второе же наиболее сохранено опять-таки в славянских языках — это Бадняк, Бодник, олицетворяющие вредоносные начала. На примере греческого Пифона, который, как считают учёные, также выходит из этого корня, мы наглядно видим, насколько первичное звучание изменено в, казалось бы, столь близком Средиземноморье и как оно почти в точности сохранено теми же индоариями, несмотря на впечатляющие расстояния.
Завершая наше короткое расследование-главу, мы выражаем твёрдую уверенность, что образ праславянского Велеса первичен во всех отношениях. Доказательств тому было приведено достаточно. Но главными, наверное, являются те, что лишь славянские языки сохранили первозданные слова и понятия, причём все — это и «воля», и «власть», и «волосатость», и «валы», и «велеть», и «величие, величина», и «большой», и многие другие, сливающиеся в один образ Велеса-Волоса. Ничего подобного и даже близкого в иных языках в отношении противника громовержца не сохранилось.
И уж в самом конце вспомним про нашего убиенного средиземноморского персонажа. Грех о нём забывать, коли мы начали с него.
Нет необходимости пояснять, что из поэтического образа козо-льво-драконообразной Химеры не мог народиться вдруг архаичный Велес. Только наоборот. Лингвистических препятствий в трансформации теонимов не наблюдается. Окончания могут быть разными: «−ос, −ес, −с», даже «−ор, −ер», как у Балора и Белера. В этом проявляются особенности и своеобычность родственных языков. Исходный же корень во всех случаях один — «вел−, вол−». Обращение букв «б» и «в», как мы уже писали, дело обыденное и привычное, достаточно вспомнить «библиотеку — вивлиофику», «Вавилон — Бабилон», «Ваала — Баала» и т. д. до бесконечности. Об удвоении согласной «л» мы также говорили при рассмотрении родственности Кополо и Аполло, это явление типичное, примеры его любознательный читатель сам может найти где угодно, даже и в этой главе, то же происходит с «велесом» и с «Белле-росом».
Двойственность пути «чудовища» — с севера почти одновременно в Грецию и Малую Азию — это характерная и знакомая нам «Кополова тропа». Совпадает и время — середина II тысячелетия до н. э. На протокоринфских вазах уже присутствует сюжет борьбы с «беллеросом».
Очень интересный промежуточный сюжет засвидетельствован именно на полпути образа с прародины в Средиземноморье, а именно на Балканах. Там имеются изображения, где всадник-громовержец убивает именно медведя.
Таковы судьбы богов, принесённых в Средиземноморье предками славян. Одни — типа Кополо-Аполло — становились фигурами первой величины. Другие — Лада-Лето и Леля-Артемида — довольствовались вторым рядом, о котором ещё пойдёт речь в особой главе, где читатель сможет убедиться в закономерности процесса переноса славянских богов на южную почву.
Но были и те, что прививались к древу античной мифологии слабенькими веточками. Таков, по всей видимости, и Беллер-чудовище, дошедший до нас в греческой легенде благодаря своему убийце. Этакий более чем трёхтысячелетний хилый южный внучок-мальчишка, совсем не похожий на своего северного могучего и многоликого доисторического прадедушку.
