Тайны древних русов - страница 49
Прийти откуда-то со стороны окультуренный и опоэтизированный Велес, наверное, и мог бы. Но не быть бы ему тогда народным «кумиром», продержавшимся тысячелетия, так как не было случая в истории, когда не элита, а сам народ, живущий от земли, поклонялся бы привнесённому литературно-эпическому персонажу и уж тем более наделял бы его медвежьими чертами. Нет, Велес — божество исконное, глубоко первобытное, сохранённое в первозданной свежести лишь славянами, причём — славянами восточными.
Когда мог появиться на свет доисторический Волос, чьим именем было наречено созвездие Плеяд-Волосынь, сулящих своим блеском удачную охоту на медведя? Шесть тысяч лет назад, десять, двадцать? Неизвестно. Может, именно Волос и было то табуированное, неназываемое имя медведя-чудища? Имя единственного по-настоящему опасного для древнего охотника зверя и обожествленного им. Страшны были волк, вепрь, рысь. Но их можно было как-то «обойти». Сами они также не слишком «навязывались», старались избегать человека. Другое дело — медведь — убийца, вор и разоритель бортей. Вспомните совершенно чётко прослеживающуюся связь «волосатости» и Валы с пчёлами, мёдом и прочими характерными вещами. Таких совпадений не бывает.
Медведь, как животное всеядное и не боящееся человека, всегда жил по соседству и всегда что-то «умыкал» или же в отсутствие хозяев выгребал их запасы из дома, кладовок, погребов. Тащил медведь всё «награбленное» к себе — по крайней мере, так это виделось, да и должно было видеться, людям. Значит, у него были в «берлоге-пещере-преисподней» поистине накоплены за долгие годы «несметные богатства».
Уволакивал он и людей — это и «смерть», и «Велесовы души». Вот такой складывался в умах образ «пастуха», пасущего в своём «загробном мире» и души людские, и скот.
Большего соперника и противника у человека не было. Волки? Ну, во-первых, волк был в какой-то мере приручен, его потомки уже «служили» собакой у человека. И ему отводились совсем иные роли, о которых мы говорили. В частности, волчьи стаи были объектом подражательства племенной молодёжи — «молодых волков-собак». Во-вторых, человек того времени существенно отличался от нынешнего изнеженного и избалованного субъекта. Археологи находят, к примеру, останки загрызенного волками человека — и это не единичный случай, — а вокруг него лежат изуродованные скелеты дюжины волков с переломами хребтов, свёрнутыми шеями, разорванными пастями и т. д. Человек мог и умел защищаться.
Развеяны, кстати говоря, и представления о том, что первобытные люди жили до 20–25 лет, — представления, оказавшиеся ложными, но укрепившимися в сознании стереотипами. Уже многие годы выкапывают из земли останки людей шестидесятилетнего возраста и более, выясняется, что выживали даже уроды от рождения или калеки, получавшие увечья. Племя давало им и пропитание, и защиту, не бросало на произвол судьбы, как это представлялось нам ранее.
Но вернёмся к нашему «чудовищу». Индоевропейский праязык сохранил название и другого обитателя пещер — пещерного льва. Но это «чудовище», также грозное и вполне могшее послужить прототипом для божества, исчезло из мест обитания предков праиндоевропейцев значительно раньше пещерного да и простого медведя, не оставило следа, а возможно, и совместилось с основным прототипом в сознании.
Этимологизация Волоса даёт ответы на многие вопросы. В его имени заключены понятия «смерть» и «волосатость». Ведь над поверженным, мёртвым медведем-волосом разыгрывались целые ритуальные представления, участники которых обряжались в шерстистые длинноволосые шкуры с «головой»-капюшоном. Отзвуки этих ритуалов попали с прародины и в греческие комедии, само название которых означает «медвежья пляска», и в белорусские «комоедицы», и в новогодние болгарские «Велесовы празднества». Есть они в самой непосредственной передаче и во всевозможных великоросских ряженьях.
Волхвы в медвежьих шкурах — это жрецы Волоса — медведя в первую очередь. Потом уже слово стало более ёмким, распространилось и на прислужников иных божеств.
С волхвами и Волосом-Велесом связано и понятие «велеть, повелевать» именно в жреческом значении, то есть не просто в смысле «приказать», но в большей степени даже «говорить особым образом», на непонятном для большинства «магическом», «ведовском» языке.
