– Кажется, я что-то слышал об этом. Но не была ли она слишком молода для него?
– Черт возьми, он как раз в таком возрасте, когда сходят с ума по молоденьким девушкам. Да Сим не так уж и стар. Поседел он только в этом году, очевидно, смерть девушки на него так повлияла.
– Ты уверен?
– Уверен… конечно уверен. Я видел их вместе раза два прошлой весной, а у меня не глаза, а рентгеновский аппарат, парень. Для писателя это самое важное.
– Где ты их видел?
– Да здесь, в этих местах, а один раз в Лас-Вегасе. Они лежали рядышком возле бассейна в одном из роскошных отелей и курили одну сигарету. – Он взглянул на тлеющий кончик своей собственной сигареты и щелчком отбросил ее в воду. – Может быть, мне не следовало так много болтать, но ты же не выдашь меня, и, кроме того, все это в далеком прошлом. Остались только безумные трюки со спасением утопающих. Понимаешь, он вновь и вновь разыгрывает ее смерть и каждый раз успевает спасти. Только, изволь заметить, он практикуется в бассейне с подогретой водой.
– Все это только твои фантазии.
– Да, но они не лишены смысла, – сказал он убежденно. – Я наблюдаю за ним уже несколько лет, как за мухой, которая ползает по стене, и могу утверждать, что знаю его, читаю, как книгу.
– И кто же написал эту книгу? Фрейд?
Казалось, Сэмми не слышит меня. Он уставился туда, где Графф с девушками позировал перед фотографом. Я всегда удивлялся, как фотографам не надоедает снимать.
Наконец Сэмми сказал:
– Я действительно терпеть не могу этого ублюдка.
– Что он тебе сделал?
– Не мне, а Флоберу. Я пишу сценарий о Карфагене, уже шестую версию, а Сим Графф стоит у меня за спиной. – Его голос изменился, он копировал произношение Граффа: – «Мато играет молодого героя, и мы не может позволить ему умереть. Мы должны сохранить его живым для девушки – это элементарно. Я это понял. Она спасает и выхаживает его. Отличная мысль, правда? Мы ничего не потеряем, а завоюем любовь и восхищение публики. Понимаешь, Саламбо перевоспитает его. Парень был прежде кем-то вроде революционера. Но вот он спасен добродетельной женщиной от последствий собственной глупости. Ради нее он избавляется от варваров. Девушка наблюдает за ним с расстояния пятидесяти ярдов. Они обнимаются. И наконец женятся». – Сэмми продолжил своим собственным голосом: – Ты читал «Саламбо»?
– Давным-давно, в переводе. Я не помню сюжета.
– Тогда тебе не понять, о чем я говорю. «Саламбо» – это трагедия, основная тема которой – смерть. А Сим Графф приказывает мне закончить ее счастливым концом. И, черт меня побери, я пишу так, как он хочет! – В его голосе прозвучало неподдельное удивление. – Уже написал. Что заставляет меня издеваться над собой и Флобером? Я же преклоняюсь перед Флобером.
– Может быть, деньги? – высказал я предположение.
– Да, деньги, деньги, деньги, – несколько раз произнес он, меняя интонацию. Казалось, он пытался отыскать новые оттенки смысла этого слова.
Чувствительность, свойственная подвыпившим людям, внезапно вызвала у него слезы. Но он быстро успокоился и, слегка похлопав себя ладонями по глазам, глупо хихикнул.
– Ну что ж, бесполезно лить слезы над пролитой кровью. Не пропустить ли нам по рюмочке, а, Л у? Нет, в самом деле, по рюмочке виски?
– Подожди минутку. Тебе известна девушка по имени Эстер Кэмпбелл?
– Да, я как-то встречал ее здесь.
– Недавно?
– Нет, давно.
– Не знаешь, какие у нее отношения с Граффом?
– Не знаю и знать пе хочу, – отмахнулся он. Предмет разговора причинял ему беспокойство, и он попытался укрыться за шутовством. – Никто мне ни о чем не рассказывает, я просто-напросто мальчик-интеллектуал на побегушках. Интеллектуал-неудачник. Такая вот песня.
И он начал напевать приглушенным тенором, тут же импровизируя мелодию:
– Он так достоин порицания, однако он незаменим, он объясняет, что к чему, и он один моя утеха. Это интеллектуальный, а также очень сексуальный мальчик-лакей, которого уже ничто не может огорчить… Посмот-ри-ка на этого щеголя.
– Посмотрел.
– Он отмечен печатью гения, старина. Я никогда тебе не рассказывал, что когда-то я был гением? Я учился в средней школе в Иллинойсе, и коэффициент моего умственного развития равнялся ста восьмидесяти трем. – Он наморщил лоб. – Что с тех пор случилось со мной? Что произошло? Я же любил людей, и у меня действительно был талант, черт меня подери. Но я ни к чему не относился всерьез, и вот приехал сюда, просто так, из озорства, стал выступать с шутками в эстрадном обозрении, получал пятьдесят семь долларов за словесную игру и’ все посмеивался. А потом вдруг оказалось, что это совсем не шуточки, что это навсегда, это твоя жизнь, единственное, что у тебя есть. А Сим Графф держит тебя под башмаком, и ты больше не можешь мыслить самостоятельно. Ты уже не принадлежишь себе и не являешься самим собой.
