Сады Уайатта не были моим домом. Дом там, где семья, где живут люди, которые любят тебя и которых любишь ты.
И даже если завтра я все потеряю, все равно я невероятно богата.
От всех этих мыслей мне на глаза навернулись слезы, и я решила вынести ведерко с пеплом и высыпать его, пока никто не заметил моего состояния. Кроме того, перед сном в печь нужно было добавить еще угля.
Когда я вышла на заднее крыльцо, мои мысли были очень далеко. Вдруг из тени вышел крупный мужчина, перепугав меня до смерти. Я уронила ведерко с углем и вскрикнула.
– Прости, Элиза, – послышался знакомый мягкий голос, – я не хотел тебя испугать.
– Гейб?
Это был он! В следующее мгновение я была в его объятиях и покрывала Гейба поцелуями, как несколько месяцев назад, весенним утром в саду. Мне казалось, что все это лишь сон, но я чувствовала его сильные руки, страсть и тепло его поцелуя и знала, что все происходит на самом деле. Я также поняла, что за прошедшее время мои чувства не изменились. Я по-прежнему его люблю.
Гейб первым отстранился и посмотрел мне в глаза.
– Мне нужно объяснить, почему я ушел, Элиза. На этот раз я хочу тебе все рассказать. Больше никакой лжи! Меня зовут не Гавриил Арфи. Мое настоящее имя Мэтью…
– Нет! Прекрати!
Я высвободилась из его объятий. Радость, которую я испытывала всего минуту назад, сменилась гневом. Я не позволю ему снова меня обмануть!
– Я прекрасно знаю, что ты не Мэтью Уайатт! – крикнула я, сжимая его руку. – У настоящего Мэтью отсутствовала фаланга пальца. И настоящий Мэтью мертв!
– Я знаю, что он мертв! – мягко ответил Гейб. – Он был моим лучшим другом… и умер, спасая мне жизнь. Меня зовут Мэтью Уиллис. Мой отец Эдмунд Уиллис – адвокат и большая политическая шишка в Олбани, штат Нью-Йорк. Там я вырос.
Его слова звучали искренне, но я все еще опасалась ему доверять. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я изучала мужчину, стоявшего передо мной. Ему снова следовало постричься, а на подбородке была небольшая щетина. Он выглядел усталым и взволнованным.
– Шериф сказал, что ты пытался присвоить имя моего деверя. Это правда?
– Да, правда. Как ты выразилась, я действительно присвоил его имя. И хочу объяснить, почему это произошло. Но может, сначала мы войдем в дом, где тепло? Я стою здесь уже пару часов, пытаясь набраться храбрости и постучать в дверь.
Гейб стоял, съежившись. Я видела, что он дрожит от холода, но все равно не решалась впустить его в дом.
– Нет, я не хочу, чтобы ты заходил. Не хочу, чтобы дети знали о твоем возвращении. Ты их очень обидел, когда ушел вот так, без объяснений и извинений.
– Но я хочу объяснить все сейчас…
– Нет, сначала ты объяснишь мне. Иди, разведи огонь в мастерской, а я приду и выслушаю твой рассказ после того, как уложу детей.
Когда я вернулась в дом, мне было сложно за обычными домашними делами скрыть свое волнение и страх. Я все еще чувствовала губы Гейба на своих губах, ощущала его крепкие объятия, и мое сердце готово было воспарить, как акробаты на трапеции. Но я предупредила себя: не стоит ждать чего-то, пока я не услышу объяснений.
Я старалась одеваться как можно тише, но Жмурка выбежал в кухню и выдал меня, залаяв. Через минуту тетя Батти высунула взлохмаченную голову из спальни. Она с любопытством уставилась на меня и, прежде чем я успела придумать оправдание, уже улыбалась во весь рот.
– Гейб вернулся, ведь так?
Я застенчиво кивнула.
– Так и знала! Я поняла это еще днем, когда Жмурка лаял на следы. Он сразу признал знакомого!
Тетя торопливо обняла меня и добавила:
– Что же ты стоишь? Иди к нему!
Я взяла Жмурку с собой. У меня просто не было выбора. Как только пес увидел Гейба, сидящего в мастерской, он прыгнул к нему на руки и начал облизывать. Короткий хвост собаки выписывал круги.
Гейб засмеялся тем глубоким, грудным смехом, который я так любила. В эту минуту он мог бы сказать, что он Аль Капоне или Малыш Нельсон[32], и мне было бы все равно. Но у меня возникло чувство, будто на этот раз я услышу правду. Я села на стул напротив Гейба.
– Я нашла твой дневник в печке, – сказала я. – Он не сгорел. Там рассказывалось, почему ты ушел из дома…
