— Родольф Кантор волнует меня в последнюю очередь. Однако я ценю людей, которые держат свои обещания, Ингрид. Поэтому, что касается Клапеша, ты молодец! И что касается стриптиза, тоже молодец. У тебя талант. Тебя будут помнить, даже когда твое шоу сойдет со сцены.
— Правда?
— Правда.
— Конечно, правда, — добавил Максим.
Они еще поговорили, стоя под дождем на ночной улице Фобур-Сен-Дени. Пора было расходиться. Ингрид и Лола расстались с Максимом на Пассаж-Бради и в молчании прошли несколько метров, отделявшие их от Пассаж-дю-Дезир. Лола попросила Ингрид угостить ее стаканчиком спиртного.
— Я согласна даже на мексиканские напитки. Но не найдется ли у тебя чего-нибудь покрепче пива?
— Хочешь текилы?
— Именно о ней я и думала. Неси текилу, Габриэлла.
Ингрид подала текилу, и Лола осушила свой стакан в два глотка. Ингрид сделала то же самое. Лола попросила еще порцию.
— Если ты хочешь мне что-то сказать, валяй, — заявила Ингрид. — Для этого вовсе незачем так долго промывать глотку.
— Я просто хотела сделать тебе комплимент, дорогая. Одним выстрелом ты убила двух зайцев. Браво.
— Что?
— Я вовсе не была тебе нужна в «Калипсо», чтобы заставить Энрике разговориться. И конечно, ты вполне могла обойтись без Максима.
— Полицейские всегда работают в паре, не так ли? Энрике согласился сотрудничать с вами, потому что принял вас за двух офицеров. Он не разбрасывается откровениями направо и налево.
— Максим совсем не похож на полицейского. И ты это прекрасно знаешь.
— Да, Максим больше похож на моряка, — признала Ингрид. — На сотрудника береговой охраны, если уж быть совсем точной. Но ведь бывают полицейские — сотрудники береговой охраны, или нет?
— Дай мне закончить, ладно? С четырьмя красивыми бумажками по пятьдесят евро ты получила бы тот же результат.
— Думаешь? — спросила Ингрид с искренней улыбкой.
— Так это в «Калипсо» ты направлялась, исчезая с моего горизонта?
— Я больше ничего не могу от тебя скрыть, Лола.
— Признайся, ты хотела соблазнить Максима. Он и представить себе не мог, что под летной курткой и старыми линялыми джинсами скрывается Габриэлла Тижер, гейша, разрисованная рыбами. Никогда.
— Габриэлла Тижер — всего лишь часть меня, Лола.
— Ну, если она и часть тебя, то это неплохой кусочек. «Одни владеют искусством соблазнения, а другие — имеют честь быть соблазненными», — говорил Эспри Флешье.
— Пожалуй, дело не в соблазнении.
— Вот как? А в чем же тогда?
— У меня навязчивая идея.
— Какая?
— Leave me alone, Lola. I'm tired, don't you see?[29]
— Ингрид, ты болтаешь без умолку, но ничего серьезного не говоришь. Говори, Ингрид. ГО-ВО-РИ! И налей-ка мне еще этой водки.
— Я боюсь, что роду человеческому придет конец. Вот.
— Это и есть твоя навязчивая идея?
— Да.
— Это из-за одиннадцатого сентября?
— Нет. Из-за кибернетической революции.
— Это еще что такое?
— Я боюсь, что однажды человек устареет. Что он будет стерт с лица земли и заменен роботом или киборгом. Человек всегда мечтал о бессмертии. И он его практически достиг, но сейчас под угрозой то, чем мы являемся сегодня. Нам нужно отказаться от себя, и тогда мы станем совершенными. И не будет больше ни страданий, ни расизма, ни религиозных и территориальных конфликтов. Не будет ни секса, ни родов, ни сна, ни голода, ни жажды, ни обольщения, ни отвращения, ни смерти, ни жизни. Не будет ничего, кроме славного будущего космических завоеваний. Мы станем раз и навсегда бессмертными и превратимся в отходы, как дохлые крысы.
— Уф, как говорит Максим.
— Вот почему я использую свое тело, чтобы танцевать. Вот почему я массирую тела других. Потому что тело — это все, что у нас есть. Как только наша плоть сгнивает или истощается, мы перестаем существовать. Все заканчивается.
— Не думаю, что все это произойдет завтра.
— Научное развитие не остановишь, Лола. Что изменится от того, что это не коснется наших современников, что это произойдет через тридцать-сорок лет? Я думаю о нас как о биологическом виде.
— Ты несколько экзальтированная девушка, Ингрид. Но я не возражаю. Это начинает мне даже нравиться.
— Ты так говоришь, потому что текила ударила тебе в голову.
