— Лола, да что с тобой? У тебя галлюцинации или что? Это оттого, что ты мало спала?
— Будем пока сохранять спокойствие. Вода поднимается, небо темнеет, но на горизонте еще остается белое облачко.
— Will you tell me at last what the fuck you're talking about?[22]
— Ты помнишь, как во время ссоры Максим обвинил Хадиджу в том, что она скрыла от него существование брата?
— Yes, indeed.[23]
— Этот брат, Фарид Юнис, был возлюбленным Ванессы, когда она училась в лицее. Он бросил школу довольно рано. Говорят, он плохо кончил.
— В каком смысле? Продавал наркотики?
— Не знаю. Но вопрос не в этом.
Они вновь погрузились в задумчивое молчание, длившееся до тех пор, пока Лола не спросила:
— Знаешь, в чем огромное преимущество того, что я больше не полицейский?
— В отсутствии необходимости срывать покровы с людских бед?
— Совсем наоборот. В отсутствии необходимости делать это в условленные часы. Сейчас я могу задавать щекотливые вопросы в любое время дня и ночи. — Она посмотрела на часы и добавила: — Например, в час ночи.
— Мы идем к Максиму?
— Нет, к твоим соседкам.
Ингрид не могла скрыть удивления, а потом и разочарования, когда дверь квартиры соседок открыл Максим Дюшан. На нем были только джинсы, а лицо ясно говорило о том, что его вытащили из кровати, в которой он явно не спал. В глубине квартиры раздался голос Хадиджи, в котором слышалась целая гамма эмоций:
— Кто это, Максим?
— Добрый вечер. Какой сюрприз!
— Максим! Кто это?
— Ингрид и Лола.
— Нет, это уже слишком! Да сколько можно!
— Не могу сказать, что она так уж неправа, — улыбаясь, произнес Максим.
Тут в дверном проеме показалось личико Хадиджи, которая подошла и прижалась к Максиму. На ней была фиолетовая ночная рубашка с кремовыми кружевами, выгодно подчеркивавшая ее смуглую мордочку, смуглые плечи и смуглую грудь.
— Я пошла спать, — сказала Ингрид.
«Вот так, — огорченно подумала Лола и мысленно добавила: — Я все расскажу тебе завтра, моя милая».
Музыка «Фэтбой Слим» несла ее, как смерч. Надев наушники, Ингрид бежала, быстро и упруго, ощущая каждый мускул своего тела. И Максим был рядом, как будто они вместе бежали в какой-то другой, бескрайний мир. Они бежали с одинаковой скоростью. Однажды он вскользь упомянул о том, что восхищается ее умением бежать так же быстро и так же долго, как мужчина. Она восприняла это как необыкновенный комплимент. Время от времени она поглядывала на него, любуясь его точеным профилем, мускулатурой, блестящей от пота кожей. Время от времени он поворачивался и улыбался ей. Сейчас их объединяло усилие, всплеск адреналина в крови, от которого в теле просыпалась какая-то животная радость. Они были сообщниками.
Ингрид открыла глаза. И увидела свою приемную. Еще мгновение после этого, лежа на полу, благодаря воскрешенным музыкой воспоминаниям, она вновь переживала этот столь любимый ею эпизод. Тренировку с Максимом в «Супра Джим» на улице Птит-Экюри, где они встретились. Момент счастья, навеки запечатленный в ее памяти. Она снова закрыла глаза и заскользила по волнам своего сна, повторяя и вновь придумывая эту сцену, пока ее веки не начали гореть. Вот она одна в раздевалке. Открывается дверь. Максим молча подходит к ней и смотрит на нее долгим взглядом. Потом обнимает ее и дарит чувственный поцелуй. И обнимает ее все крепче и крепче…
Ингрид сняла наушники, встала и выглянула в окно на Пассаж-дю-Дезир. Тонио улегся на свою картонную постель под фонарем. Она принесла новую бутылку «Короны» и выпила ее. Потом надела наушники и стала танцевать под музыку «Фэтбой Слим». Вспотев, она снова растянулась на полу.
— Клянусь тебе, Максим, я вытащу тебя из этой истории, — сказала она своему оранжевому светильнику. — И мне совершенно все равно, любишь ты меня или нет. Главное — что ты существуешь в этом мире. Именно твое присутствие делает его прекрасным.
Вскоре ей надоело мечтать. Она хотела было написать электронное письмо Стиву, потом вспомнила о Лоле. Часы показывали два тридцать пять. Бывший комиссар уже должна была закончить допрос и вернуться к себе. Интересно, она спит? Она была в таком изнеможении, что рассказывала всякие небылицы о выходившей из берегов реке, о зуаве, у которого насморк, о личной угрозе, принимавшей очертания всеобщей опасности. Ингрид еще поколебалась, но, не в силах больше терпеть, набрала номер Лолы Жост. В трубке раздался сердитый голос разбуженной Лолы, который, однако, потеплел, когда она узнала собеседницу. И эта дружеская нотка согрела Ингрид сердце.
