— Ты интересуешься куклами, Бартельми?
— Моя дочь заказала мне такую куклу на Рождество. И я ее уже купил, чтобы потом не толкаться в очередях. Имейте в виду, мадам, что куклы сейчас уже не те, что были. Их делают эротичными модницами. Теперь они похожи на певиц «Фабрики звезд» или на девушек из «Лофт». Макияж, украшения, оголенный пупок, блестящие откровенные наряды и сменные ножки.
— Ты сказал «сменные»?
— Я сказал «сменные». Продавщица объяснила мне, что сейчас меняется не туфелька, а вся ножка, обутая в туфельку. И у девчонок это вовсе не ассоциируется с протезами. Мы живем в странное время, мадам.
— А как она выглядит, эта Брац? Она случайно не блондинка?
— Она не только яркая блондинка, но и одета в белое платье, на котором красным фломастером нарисованы сердце и крест. И мне это напоминает социального работника, а вам?
Бартельми лично приехал, чтобы забрать хулигана. Он надел на него наручники, а пояс вернул начальнице. Он помедлил, стоя в центре группы, состоявшей из Лолы Жост, Ингрид Дизель и жертвы — лохматого клошара с бородой, растущей даже из носа и забинтованным лицом, делом рук массажистки, взгляд которой потеплел. Бартельми уже видел ее в участке, когда она сражалась с Садовым Гномом. Отрадное воспоминание!
Клошар ел бутерброд с ветчиной и сыром, который сделала для него Дизель. Он ворчал, потому что из питья ему предложили только американскую содовую. У хулигана был вид человека, избитого бутылкой мексиканского пива и недоумевающего, почему его не ведут в участок, а заставляют сидеть на земле в компании двух бандитов и бродяги; но ему и не дано было этого понять. Он и представить себе не мог, что значит встретиться с великой Лолой. Она обратилась к клошару:
— Как тебя зовут?
— Антуан, но все мои друзья зовут меня Тонио. С сегодняшней ночи и навсегда ты получаешь право звать меня Тонио, моя добрая самаритянка.
Бартельми подумал, что некоторые теории все же имеют изъяны. Он считал, что у всех Антуанов в лицах есть что-то ангельское, а тут — на тебе.
— Когда ты подоспела, милая, эти подонки как раз разбудили меня. Они разбили витрину. А еще они хотели разукрасить меня и забрать мои картонки, но я им показал. Я не боюсь этих ничтожеств.
— Мы задержали одного из них.
— Я вижу. Этот так себе, мелкая сошка, а есть еще и другой. Тот, которого вы поймали, — просто трус. До этого он приходил сюда один — расписывать стены. Я его выбранил, потому что краска в баллончике воняет. И он вернулся со своим другом на этой пыхтелке, чтобы отомстить мне.
— Бартельми — полицейский, и он этим займется. А, Бартельми? А потом он попросит этого справедливого графитчика объяснить свою теорию опасности. Может быть, у него есть информация из первых рук о деле Ванессы Ринже.
— Разумеется, мадам.
Все, надо было уходить. Лола Жост последовала за Ингрид Дизель в ее квартиру, оставив многие вопросы без ответа. Намерена ли она вести расследование под носом у Гнома? Рассматривает ли она возможность возвращения в комиссариат десятого округа? Быть может, мысли не давали ей заснуть, и она решила скоротать время в компании массажистки, сторонницы уличных драк? Не находя в себе сил отыскать ключ к тайнам мира, таким же загадочным, как туман, не смущавший, впрочем, клошара (который уже восстановил свое ложе из картона), Бартельми подумал, что хотя бы на один вопрос получить ответ можно уже сегодня ночью.
— Скажите, Тонио, а в детстве у вас случайно не было светлых кудрей и ангельского личика?
— Как это не было, друг мой? К первому причастию мне сделали пробор, но он не держался. Из-за кудрей.
— Господин инспектор, если вас это не затруднит, я хотел бы отправиться в комиссариат, — сказал хулиган.
Максим Дюшан пешком возвращался из комиссариата на улице Луи-Блан по набережной Вальми, почти пустынной в этот час. Он относил Хадидже теплый свитер. Идя вдоль канала Сен-Мартен, вдыхая аромат измороси, смешанный с запахом стоячей воды, поддавая ногами опавшие листья каштанов, которые шелестели в такт его шагам, он временами отвлекался от забот, обрушившихся на девушек, и погружался в мысли о Ринко. Она сделала десятки набросков этого квартала, ища вдохновения для манга, который мирно начинался в Париже и плохо кончался в Токио. Ринко любила жестокие истории, не оставляющие надежды, приключения, после которых герой не спасался, даже если бился, как лев, злые сказки о несчастьях. Смерть Ванессы очень бы ее заинтересовала. По многим причинам.
