— А скажи, дедушка, почему была заброшена Темир-Тепе?
— Ушла вода, а без воды не может быть жизни…
— Тогда зачем все эти красивые постройки? Ушла вода, ушли люди. Солнце, ветер и время разрушили все, на что положили люди столько труда и сил, и все стало ненужным. Значит, в наших краях прежде всего надо думать о воде. А разве раньше об этом заботились, как теперь? Какому голодному, дедушка, нужны были эти красивые постройки? Их строили люди, закованные в цепи… Нет, когда я любуюсь такими вот постройками, то восхищаюсь не порядками, при которых они воздвигнуты, а мудростью и искусством народа, который в те древние и страшные времена сумел создать эти прекрасные памятники. Погодите, вот мы понастроим заводов и каналов, оросим поля и тогда создадим такие дворцы, каких еще на земле не было…
Ляйляк-бай слушал внучку с улыбкой.
— Завидую я тебе… Убежденности твоей завидую.
— Зачем завидовать? Ты посмотри вокруг, поезди по стране, поговори с людьми, и ты будешь убежден так же, как я.
— Смешная ты, Джамиле. Тебе все это кажется очень просто. А Ляйляк-бай две трети своей жизни прожил при старых порядках. И про меня нельзя сказать, что мне нечего было тогда терять.
Оба замолчали. Как ни молода была Джамиле, но почувствовала, что переубедить деда она не сможет. Вот если бы она почаще с ним так говорила, тогда бы… Кто знает? Но дед — ладно, он стар, а откуда берутся такие, как Уразум-бай?
— Что, недовольна своим дедом? — спросил Ляйляк-бай с улыбкой,
— Нет, я хоть и мало прожила на свете, но тебя, дедушка, хорошо понимаю. Но вот как некоторые наши молодые люди могут во всем сомневаться?
Старик понял намек.
— Ты говоришь об Уразум-бае?
Джамиле сердито отвернулась.
Солнце уже садилось, когда они молча сели на коней и выехали из крепости. Их спутники во главе с Иваном Сергеевичем сидели кружком в стороне от развалин. Деловой разговор у них, по всему видно, кончился. Шла выпивка. Ляйляк-бай взглянул в их сторону и отвернулся. Он никогда не брал в рот хмельного. Джамиле не вытерпела, высказала свое возмущение:
— Противные какие люди! Каждое событие для них повод для пьянки. Приехали полюбоваться памятником старины и устроили пьянку… Спросят друзья у Ивана Сергеевича: «Как Темир-Тепе?» И он скажет: «Хорошие развалины. Ох, и напились же мы там!»
Высказав свое отношение к Ивану Сергеевичу, Джамиле ожидала услышать ответ деда примерно в таком смысле: «Чего же ты возмущаешься — он же русский, да и современный к тому же, каких ты уважаешь». И она заранее обдумала ответ: «В семье не без урода». Но Ляйляк-бай ничего не сказал. Джамиле посмотрела на него с удивлением и, подав ему повод своего коня, проговорила раздумчиво:
— Влезу на стену, посмотрю в последний раз вокруг…
Ловко прыгая по обломкам, она скрылась в провале и через минуту была на высокой стене. Долго стояла она там, стараясь представить картины из жизни Темир-Тепе, когда здесь цвели сады, а между домами сновали люди, когда на пестром базаре стоял шум и гомон, а в водоемах плескались ребятишки. Потом ее воображение начало рисовать картины нападения врагов на древнюю крепость, страшную рубку на ее стенах…
Она уже собралась спускаться со стены, когда ее внимание привлек звук приближавшегося самолета. Над крепостью, как раз над головой Джамиле, самолет качнул крыльями и, накренившись носом, круто и резко снизился.
Стали отчетливо видны все его детали: колеса, обутые в обтекатели и делающие самолет похожим на мохноногого голубя, алые звезды на крыльях, блестящие козырьки перед кабинами авиаторов. Самолет проплыл так низко, что Джамиле со стены наблюдала за ним не снизу, а сбоку и хорошо разглядела две головы в коричневых очкастых шлемах.
Сделав над крепостью круг, самолет еще раз качнул крыльями. Из передней кабины поднялась рука в черной перчатке и помахала Джамиле на прощанье, после чего самолет взмыл вверх и, быстро уменьшаясь в размерах, стал удаляться. А Джамиле долго еще крутила над головой косынкой…
Снизу ее позвали. Оглянувшись, она увидела, что все садятся на лошадей; При этом ей бросилось в глаза, что некоторые всадники были чем-то возбуждены и проявляли беспокойство. Особенно почему-то нервничал Уразум-бай. Когда Джамиле подходила к своей лошади, Уразум-бай говорил:
