Ему не стоит беспокоиться. Внутри у нее все было очень искусно.
— Я так долго этого ждал.
Она хотела сказать ему о себе то же самое, но не смогла говорить.
— Теперь я постараюсь войти медленно.
Его пальцы скользнули вниз, чтобы открыть мягкий, чувствительный вход, и он стал осторожно продвигаться вглубь. Боль за болью. Удовольствие за удовольствием. Она задохнулась и начала двигаться.
— Спокойно, дорогая. Подожди.
— Я… я не могу.
— Можешь. Подумай о себе. — Одной рукой он держал ее за бедра, другая рука непрерывно гладила ее. — Мы никуда не торопимся. Видишь?… Когда ты не двигаешься, тебе не больно. Я делаю это, и боли совсем нет.
Анник не пыталась ответить. Ее захватил неистовый ритм скачки. Оставаться спокойной было невозможно. Он сводил ее с ума. Вверх. Вниз. Грей больше не удерживал ее. Наоборот, помогал ей, стараясь войти в нее до предела.
Снова и снова. Вокруг нее росла стена опаляющего света. И рухнула. Над ней. Везде. Она чувствовала его толчки. Да. Да! Откинув голову, Анник закричала. Она позабыла обо всем, кроме того, что должна крепко, еще крепче прижимать его к себе. Ей не больно. Сейчас ничто не могло причинить ей боль.
Удовольствие нахлынуло как волна. Затопило ее. Безграничное, сверкающее удовольствие. Когда острота этого восторга прошла, она, еще дрожащая, пульсирующая, медленно опустилась на него.
Грей обнял ее, и она лежала, положив голову ему на грудь, там, где билось сердце. Оно билось сильно и ровно, как у бегущей лошади.
— Я рада, что сделала это, — прошептала она по-французски. — Чем бы это ни кончилось.
Анник чувствовала себя легкой, словно перышко, но, попытавшись двинуться, обнаружила, что тяжела, как свинец. Хорошо, что под ней кто-то есть, иначе она могла бы утонуть.
Он тихо закрыл за собой дверь. Анник спала на софе в кабинете, завернутая в белый турецкий халат, — опасный французский агент, его мокрая, дорогая, уязвимая, совершенно обессиленная от занятия с ним любовью.
Наконец она стала его. Теперь он мог найти выход из любого положения, решить что угодно. Ему хотелось глупо улыбаться, скакать по коридорам. Жаль, что глава подразделения не мог этого сделать.
— В доме, считая раскладушки на кухне, девятнадцать кроватей, — сказал Дойл, который ждал его, скрестив руки на груди и прислонившись к стене. — Но тебе ни одна из них не подходит. Ты занимаешься этим в ванне. Распутник.
Большое неудобство жить среди шпионов. Они знают каждую мелочь. Никакого уединения.
— Мы должны найти ей одежду. Я не могу держать ее в купальном халате.
— Мэгги принесет ей какие-нибудь вещи. У них одинаковый размер.
— Если не считать, что Анник, как я говорю, размером со сливу и обладает хорошим вкусом, — ответил подошедший Эйдриан. Настоящий джентльмен в черном сюртуке, жемчужно-сером жилете и с рубиновой булавкой в галстуке. Он совсем не походил на человека, из которого всего десять дней назад вынули пулю. — С другой стороны, Мэгги более…
— Тут, парень, ты можешь замолчать, — сказал Дойл. Но Грей уже поднимался по лестнице в библиотеку, ему не терпелось просмотреть Монтеня и Тацита.
— Где Джайлс?
— Я послал его вымыть пол. — Дойл позволил себе короткую невинную паузу. — Кажется, в ванной случилось наводнение.
— Пришли его в офис, когда он закончит. В Кенте я застрелил человека. Мы должны уведомить магистрат.
— Ты пустился в такие беззаконные шалости… — Эйдриан шел следом, качая головой. — Флетч шлет свои поздравления и надеется, что ты вернешь его лошадь. Полагаю, это животное привязано у дома.
— Правильно. Еще одна работа для Джайлса. И напомни Фергюсону подать к обеду не чай, а кофе. Анник чай не нравится. Я рад, что вам обоим удалось выбраться из Франции.
— Я рад, что она не раскроила тебе череп по пути из Дувра, — бесстрастно произнес Дойл. — Ты можешь разобраться с делами, которые накопились, пока ты отстреливал население сельской местности. Кроме того, военная разведка знает, что Анник у нас. Они хотят ее.
— Могут идти к черту.
— Скатертью дорога. Тем не менее, на обед напросился полковник Римз. Он называет это совещанием.
— Тогда я сам пошлю его к черту.
