В изобретательности Хокеру не было равных.
— Ты не можешь достать кобру в Англии. Хотя поговори с Фергюсоном насчет еды. Это возможно.
— Я знаю, где взять кобру, — сказал Эйдриан.
— Ты бы нашел. — Дойл вытащил книгу. — А вот и наш друг Монтень. Ведь мы ищем Монтеня?
— Я хочу проверить. Человек в Дельфах, который мог узнать яйца. Где это?
— Боже мой! Ты выбрал, что я знаю, «Опыты». Где-то в середине. Однажды я это переписывал в Итоне. Хотя забыл, что я такое сделал, чтобы заработать особое наказание.
— Ищешь одно из умных высказываний Анник? — Подойдя к окну, Эйдриан изучал Микс-стрит, возможно, находя способы кого-нибудь убить.
— Нет, мое.
— Вот оно. — И Дойл прочел: — «Там есть люди, особенно один в Дельфах, который так хорошо видел различия между яйцами, что не принимал одно за другое. Он никогда не ошибался, имея много кур. Он мог сказать, какая из них его снесла». Тебе нужно именно это? Ты что, интересуешься французской философией?
— Анник знает эти строчки.
— Анник образованная женщина. Полагаю, она…
— Я сказал всего три слова, а она процитировала остальное. Я выбрал из Тацита насчет погоды, чертовски невразумительное. И она тоже знала. Спорю, открой любую из этих книг в любом месте, и она процитирует всю страницу. Она знает их наизусть. Когда она успела?
Дойл полистал страницы, захлопнул книгу и поставил на место.
— Невероятно. Ты прав.
— Она бродила по Европе, следуя за армиями. Как она могла ходить в школу, сидеть там, учить эти книги слово за словом?
— Не могла. Я должен был это понять. — Дойл выглядел очень недовольным собой. — Она из тех, у кого особая память. Я слышал о таких. Хотя никогда не встречал.
Эйдриан вдруг шлепнул ладонью по стене.
— Карты! Она сказала, что карты у нее в голове. Я не слушал.
— Так вот почему они посылали десятилетнего ребенка в армейские лагеря. — Дойл сердито прищурился, размышляя. Его старшей дочери было десять. — Они не могли упустить такой шанс и воспользовались особой памятью. Одели ее мальчиком и привлекли к этой работе, как только она смогла выживать самостоятельно.
Она выжила. Но каково жить, помня каждую морозную ночь, каждый марш-бросок, каждую смерть? Не забывая. Ничего удивительного, что она заполнила свой мозг философами.
— Анник все носит в голове, — сказал Грей, скрестив руки на груди, как будто прижимал ее к себе.
Все трое стояли, глядя друг на друга, обдумывая подтекст.
— Французы об этом знают? — Дойл сам ответил себе: — Только не Фуше. Тот бы запер ее в клетке. Или убил. Скорее бы убил. Кто знает об этом?
— Ее мать наверняка. — Эйдриан снова шагал от камина к окну, потом обратно. — И Вобан. Оба умерли. Похоже, знает Сулье. Он выбрал ее, привлек к работе, когда она была еще подростком. Думаете, Сулье и Вобан использовали ее в роли курьера, гоняя по Франции с посланиями, которые нельзя обнаружить? Разумеется, не Леблан. Тот не знал.
Мать. Вобан. Сулье. Все трое использовали ее для передачи тайных сообщений. Она была идеальным тайником. Кто-то, скорее Вобан, по какой-то благословенной причине решил передать ей в Брюгге последний секрет.
— Планы Альбиона у нее.
— Может, хватит? — Эйдриан развернулся и посмотрел на них. — Мне плевать, что сказал Леблан. Мне плевать, что она была в Брюгге. Она не убивала хладнокровно наших людей.
— Я со…
— Вобан ни при каких мыслимых обстоятельствах не послал бы эту девушку убивать. Ни за что! Никогда! Она не может воткнуть нож в горло человека за кучу золота. Как ты мог провести с ней две недели и не понять этого? Я увидел это за шесть минут.
— Я согласен. Это не она.
— Она… ты согласен?
Приятно иногда застать Хокера врасплох.
— Я видел, что Анник не убила четверых между Парижем и Лондоном, хотя они делали все, чтобы убить ее. Эта женщина не убийца.
— Тогда хорошо. — Эйдриан одернул сюртук. — Правда торжествует.
— Но планы Альбиона у нее. — Грей поднял руку. — Нет, послушай меня. Я сам это видел. Она знает маршруты вторжения, шаг за шагом. Она не скрывала свои знания от какого-то матроса, которому верила, который спас ей жизнь и который не имеет ничего общего со шпионами и секретами, по крайней мере, часть войск пойдет по Кентерберийской дороге. Она представляла, где погибнут люди, когда вторгнется Наполеон, на каких улицах, на каких склонах холмов. Я видел в ее глазах сожженные деревни. Планы у нее.
